— Он прав, — сказал Макрон. — Значит, вот что они делать собрались. Почему бы и нет, учитывая, что с ними несколько тысяч рабов, имеющих опыт работы в шахтах. Черт, мы должны были это предвидеть.

Катон кивнул. Он уже представил себе план противника. Тоннель пойдет прямиком к надвратной башне, и они ее подкопают. Когда все будет готово, они подожгут крепь в тоннеле, и все рухнет. Образуется огромный пролом, через который бунтовщики пойдут в атаку тысячами.

Стояла безлунная ночь спустя три дня после того, как бунтовщики начали рыть тоннель. Катон опять поглядел на вражеское укрепление, до которого было не больше сотни шагов. В свете горящих в лагере бунтовщиков костров, в полумиле отсюда, были четко видны башенки на стене, обращенной к надвратной башне рудника. На каждой башенке стоял часовой, еще двое стояли на стене, а между укреплением и первой стеной рудника регулярно проходили патрули. Вокруг входа в тоннель горели жаровни, освещая путь тем, кто работал под землей ночью. Тоннель рыли в сторону надвратной башни, это очевидно. Слышались голоса рабов и визг пил в развалинах слева, где бунтовщики, похоже, брали большую часть крепи. Ночью ужасающий сладковатый смрад от гниющих во рву тел становился слабее из-за прохлады. Но Катон все равно сморщил нос, когда слабый порыв ветра принес воздух от рва. Он постарался поскорее забыть о гниющих под стеной мертвецах.

По словам Пастерикса, рабы на шахте были в состоянии рыть тоннель на пятьдесят футов в день. В этом случае они уже прошли половину пути до намеченной цели. «Учитывая, что до прибытия Вителлия еще дней десять, не меньше, пора как-то прекращать это», — понял Катон. Он боролся с искушением атаковать работающих. Лучше позволить противнику еще пару дней покопаться, а потом разрушить их тоннель, чтобы им пришлось все сначала начинать.

Он вздрогнул от резкой боли в глазу. Хирург каждый вечер осматривал его рану и заявлял, что удовлетворен процессом выздоровления. «Гной отходит нормально, — сказал он, — неприятного запаха нет, значит, рана заживает».

— Отличная чистая рана, — сказал хирург, улыбаясь, когда осматривал Катона этим вечером. — Можно сказать, как по-писаному. Извлекли щепку с минимальными повреждениями и последствиями.

— Тебе легко говорить, — фыркнул Катон. — С моей стороны щепки повреждения очень даже ощущались, уверяю тебя.

Хирург поглядел на него с деланой обидой.

— Вряд ли ты найдешь кого-то, командир, кто лучше бы вытащил из глаза щепку при свете жаровни.

— Поживем — увидим.

На самом деле Катон не слишком хорошо видел левым глазом, когда хирург снял повязку. Казалось, все покрывает густая серая пелена, а когда он моргал, ощущение было такое, будто под веко попал небольшой, но острый камешек.

— Я поправлюсь настолько, чтобы нормально видеть обоими глазами?

Хирург выпрямился и поскреб щеку.

— Возможно. Сложно сказать. Большинство повреждений глаза, таких как у тебя, влекут за собой слепоту. Но то, что ты уже хоть что-то этим глазом видишь, хороший знак. Какие-то повреждения могут остаться навсегда. Я полагаю, командир, что тебе очень повезло.

— Повезло?

— Безусловно. Если бы щепка попала в зрачок или в радужку, ты, скорее всего, ослеп бы на этот глаз. А получилось, что она сначала проткнула кожу под глазницей, прежде чем пронзить мускул под глазом.

— Прямо чувствую, насколько я удачлив.

Хирург проигнорировал его сарказм, сворачивая новый кусок ткани, чтобы наложить его под повязку. Положил на глаз Катону очень аккуратно и намотал новую повязку вокруг головы.

— Конечно, командир, мне следовало бы порекомендовать побольше отдыхать. Но я понимаю, что в нынешних обстоятельствах это невозможно. Так что, по крайней мере, постарайся не тереть глаз и не перенапрягаться.

Катон поглядел на него здоровым глазом.

— Мы в осаде, сам понимаешь.

— Да, командир. Но я обязан высказать тебе свои пожелания как хирург. Если ты их проигнорируешь, дело твое, но за это я уже не отвечаю.

— Мне бы твои заботы.

Хирург сделал шаг назад, показывая на заляпанный кровью передник, надетый поверх туники.

— Правда, командир?

Судя по всему, время близилось к полуночи. Катон решил, что пора выполнять его план. Спустившись с башни, он подошел к воинам, молча ожидавшим его в темноте позади ворот. Позади них возвышалась изогнутая внутренняя стена, которую возводили гвардейцы полукругом позади ворот. Стандартная контрмера, когда ожидается подкоп под ворота. Если у врагов получится обрушить башню с воротами, то они, перебравшись через развалины, натолкнутся на новую стену. Когда она будет готова, то поможет сдерживать их еще какое-то время, как надеялся Катон. Конечно, она не будет такой же прочной, как основная. Времени не хватало, а запас отесанного камня уже был потрачен на вторую стену. Пришлось использовать обычные камни и булыжник, валяющиеся у основания утеса в лагере. Спустить их оттуда уже было трудной задачей, поэтому стена за воротами пока что представляла собой скорее бруствер. Если не удастся сорвать вражеские планы по рытью подкопа, то внутренняя стена сдержит наступление совсем ненадолго.

Макрон стоял в паре шагов впереди гвардейцев, держащих в руках инструменты. На нем не было доспеха, только туника, калиги и пояс с мечом. Лицо и руки с ногами он вымазал смесью пепла и жира, так, чтобы они не были видны в темноте.

— Центурион Макрон, — прошептал Катон. — Если бы я не знал, что ты здесь, то ни за что бы тебя не увидел.

— В том и смысл, командир, — ответил Макрон, ухмыльнувшись, и белые зубы едва блеснули на черном овале его лица.

— Ты и твои воины готовы?

Макрон кивнул в сторону группы из двадцати человек, слегка в стороне от остальных. На них тоже были только туники и пояса с мечами.

— Они готовы, командир.

— Центурион Секунд?

— Командир?

Из темноты вышел еще один силуэт и отдал честь.

— Ты хорошо понял, что следует делать после того, как дадут сигнал?

— Да, командир.

Катон разглядел рядом с центурионом еще одного человека. Приглядевшись, понял, что это трибун Крист.

— Что это значит, трибун?

— Я подумал, что хочу вызваться добровольцем, командир. Теперь, когда мне не требуется вести учет запасов.

Катон не смог сдержать улыбки, уловив в его голосе обиду.

— Не стоит недооценивать важность этого дела, трибун. Но, смею сказать, теперь я действительно могу освободить тебя от этой обязанности.

— Есть, командир.

— Будешь сражаться со второй центурией, пока не окончится осада. Просто исполняй свой долг и приказы центуриона Секунда.