— Когда она развелась со мной и оставила мне сына, я оформилсто тысяч бумаг. Или двести. Мама на этом настаивала. Ее тоже этот вопрос…волновал. Моя бывшая жена не имеет на Ивана никаких прав. Всезапротоколировано, задокументировано, скреплено печатями и штампами. Я ухлопална это кучу денег. Леночка… Короче, это только мой ребенок, и больше ничей.

Он вдруг засмеялся, и Ингеборга взглянула на него сизумлением. У него были очень белые зубы, приятный смех и множество мелкихморщин у глаз и рта.

— Но это просто замечательно, Инга Арнольдовна, что вам естьдело до Ивана и нет никакого дела до моей бывшей жены!

Ингеборга покраснела так, как будто в лицо ей брызнулинастойкой жгучего перца. Даже слезы на глазах выступили.

— Я совсем не имела в виду…

Он перестал смеяться и тяжелой лапой обнял ее голову. И насекунду прижал лицом к своему плечу.

Лапа была теплой и жесткой, а плечо под клетчатой рубахой«Рибок» — широким и твердым. От него пахло тонким и горьким одеколоном, чистойкожей, свежевыглаженной шерстью рубахи и еще — совсем чуть-чуть — кухней.Должно быть, он делал что-то на этой самой кухне, когда она позвонила…

Ингеборга совершенно расслабилась, глубоко вдыхая его запах,совсем незнакомый и неожиданно близкий, и даже потянулась, чтобы обнять его, нотут он опустил свою лапу и отстранился.

Она моментально и сильно расстроилась, что ей нельзя егопотрогать, и даже потянулась за его рукой, которая больше не держала ее, ипришла в себя, только наткнувшись на его странный, то ли удивленный, то лииспуганный взгляд.

Что это такое? Почему она собирается его обнимать ирасстраивается от того, что не может этого сделать?

Ей следует немедленно взять себя в руки и выгнать на свет изтемного угла прибалтийский здравый смысл, чтобы он наконец принял участие в еежизни и взял на себя решение хоть каких-нибудь проблем!

— Инга Арнольдовна, а вы поедете с нами или останетесь? —Иван раскачивался на перекладине вниз головой, зацепившись ногами. Капюшонболтался у него за головой, как парашют.

Вот именно. Ей тоже очень хотелось бы знать, поедет она сними или останется доглаживать свое белье.

Еще три часа сначала туда-сюда, а потом сюда-туда.

— Я думаю, что не поеду, Иван, — начала было Ингеборга, —сегодня суббота, и ты вполне…

— Не выдумывайте, — попросил Павел Степанов негромко, — вашкавалер вряд ли сегодня еще раз нагрянет. Лучше съездите с нами вАрхангельское. Мы как раз собирались.

Он врал. Ни в какое Архангельское они не собирались.

Больше того, он мечтал только об одном — полежать на диванев тишине и покое собственной квартиры, и чтобы на это время его драгоценныйребенок куда-нибудь испарился.

— Я не знаю, — растерялась Ингеборга, ненавидя себя за тонбарышни, которая ломается, перед тем как согласиться. — Я не готова. У менямасса дел на сегодня…

— Да наплевать, — сказал он грубо, — поедемте.

— Инга Арнольдовна!.. — завопил Иван умоляюще. — Пожалуйста!

— Да, — согласилась Ингеборга, — хорошо. Спасибо заприглашение.

Господи, почему она не может хорошим субботним днем съездитьв Архангельское, даже если ее и приглашает Павел Степанов, на которого она пятьминут назад чуть было не бросилась с объятиями! Хорошо, что он отступил,вовремя почуяв опасность.

Степан понимал ее колебания так же хорошо, как если бы онибыли написаны крупными буквами у нее на лбу, подобно киношным субтитрам.

Зачем он ее трогал?! Дернул его черт ее трогать!

Он знает теперь ее запах и знает, что у нее теплые атласныеволосы, что ее затылок помещается у него в ладони, а щека похожа на виденныйоднажды в ювелирном салоне розовый жемчуг.

Да еще это дурацкое имя, от которого холодеет в спине!

Куда он ее приглашает?! Зачем он ее приглашает?! Что онибудут делать до конца дня? Гулять в парке втроем, как образцовая семья ввыходной день?

— Я только поднимусь надену другие туфли, — сообщилаИнгеборга холодно, — вы не могли бы вернуть мне ключи, Павел Анд… Простите.

Степан полез в карман и вытащил ее ключи.

— Я хотел сказать вам спасибо, — проговорил он неловко, —это интересно, что Леночка… Мне нужно будет об этом подумать.

— Ну конечно, — согласилась Ингеборга язвительно. Как эточасто бывает, теперь, когда она согласилась куда-то с ним ехать, настроение унее в корне изменилось, и ее раздражал один его вид, — я постараюсь незадержать вас.

И она гордо прошествовала в подъезд.

Степан смотрел ей вслед со смешанным чувством удовольствия ираздражения.

Кажется, он опять прыгает в кольцо. Только на этот раз пособственной воле.

Он закурил, подошел к железной лесенке, на которой болталсяИван, обхватил его поперек живота и стащил вниз.

Иван хохотал и брыкался.

И не было и не могло быть на свете ничего лучше, чемхудосочное — все ребра наперечет, — извивающееся, взбрыкивающее, дрожащее отхохота тельце его сына, которое он крепко прижимал к себе.

Ни в воскресенье, ни в понедельник Степан так и не смогразыскать Леночку. Ее загадочная вылазка в Иванову школу не столько беспокоилаего, сколько приводила в недоумение.

Никаких разумных объяснений он самостоятельно, без Леночки,придумать не мог, и ему очень хотелось послушать, что она ему соврет.

В том, что она соврет, у него не было никаких сомнений.

И все-таки зачем-то ее понесло в школу, хотя она тамотродясь не была, даже когда Иван в первый класс пошел! Не мог же этот придурокисторик все придумать.

В понедельник, следуя неписаным законам московской весны,начались заморозки.

Ингеборга приехала, как всегда, вовремя, пряча в воротниккуртки озябший и покрасневший, как у кролика, нос.

— Ужас какой-то, — пожаловалась она, — там мороз, наверное,градусов сорок.

— Или пятьдесят, — предположил Степан.

После проведенной вместе субботы он принял несколькопохвальных и осторожных решений, одним из которых было разговаривать с ней какможно меньше.

Сто сорок седьмое китайское предупреждение самому себе.