— Мне нужно радио, — без предисловий объявил Мэтт,ворвавшись в кабинет Эндерсона, и, увидев на подоконнике приемник, включил его.— Саперы обыскивают «Бенкрофт», — продолжал он рассеянно. — Эвакуировали людейиз всех трех магазинов.

Мэтт ужинал с Томом в прошлый вторник после бурного спора сМередит и в тот вечер рассказал старому другу обо всем, что случилосьодиннадцать лет назад. И теперь, растерянно глядя на Тома, пояснил:

— Она не желает уходить из чертова универмага. Том подскочилот неожиданности:

— Господи! Но почему?!

В кабинете раздался звонок. Это Мередит решила сказатьМэтту, что спустилась вниз. Они все еще разговаривали, когда диктор сообщил порадио, что в нью-орлеанском филиале найдена бомба. Именно Мэтт обрадовалМередит, объявив ей новости, а через час пришло известие, что бомба обнаруженаи в далласком филиале и еще одна, третья, обезврежена в отделе игрушекчикагского универмага.

Филип, нерешительно опершись о завиток фигурных железныхворот, стоял у живописной маленькой виллы, где Кэролайн Эдварде Бенкрофтпрожила почти тридцать лет. Построенная на вершине высокого каменистого холма,она выходила фасадом на сверкающую водную гладь гавани, где пришвартовалсясегодня утром его корабль. Вилла утопала в цветах и зелени, создававшихатмосферу покоя и красоты, и Филипу трудно было представить, что его бывшаяраспутная жена-киноактриса счастливо живет в относительном уединении от всегомира.

Дом был подарен ей Домиником Артуро, итальянцем, с которымКэролайн была в связи еще до того, как вышла замуж, и теперь, вероятно,истратила до гроша все, что муж обязался ей выплатить по соглашению послеразвода, иначе не жила бы здесь. Конечно, Кэролайн получала дивиденды от пакетаакций «Бенкрофт энд компани», но не имела права ни продать их, ни перевести начье-то имя. Все, на что она имела право, — голосовать своей долей акций, инеуклонно делала это в полном соответствии с рекомендациями совета директоровТолько это и знал о ней Филип, поскольку все эти годы следил за тем, как онаголосует.

И по-видимому, теперь Кэролайн пытается жить исключительнона дивиденды, потому что только бедность могла заставить его любящуюразвлечения жену жить здесь.

Филип вовсе не намеревался идти сюда, пока эта глупая бабаза капитанским столиком не спросила, не захочет ли сосед посетить друзей. И кактолько она вбила эту мысль ему в голову, Филип уже не мог думать ни о чемдругом. Он стал старше, и жить осталось немного. И неожиданно ему захотелосьпомириться с женщиной, которую любил когда-то. Она изменяла ему, и он отомстил,отняв у нее дочь и вынудив навсегда покинуть страну и никогда больше неприближаться ни к нему, ни к Мередит. В то время это было справедливым. Нотеперь, когда смерть стояла совсем близко, такое возмездие казалось несколько…жестоким. Возможно.

Однако при виде ее жилища ему расхотелось входить. Ипричиной этого, как ни странно, была жалость. Филип знал, что ее самолюбиюбудет нанесен жесточайший удар, если он увидит, как она живет. Все эти годы онвоображал, что она купается в роскоши, выглядит такой же элегантной и красивойи вращается в вихре тех же светских удовольствий. Но женщина, обитающая здесь,несомненно, превратилась в отшельницу и старую клячу, которая провела все этигоды одна, ничего не делая, только наблюдая за кораблями, входившими в порт,или делая покупки в маленькой соседней деревушке. Плечи Филипа опустились отстранного отчаяния, тоски по давно забытым мечтам и загубленной жизни. Оншагнул по узкой тропинке, вьющейся вниз по холму.

— Филип, ты прошел слишком долгий путь, чтобы повернутьобратно, — раздался за спиной незабываемый голос.

Голова Филипа резко дернулась, и тут он увидел ее,неподвижно стоявшую под деревом на склоне холма с корзиной цветов в руке.

Она направилась к нему грациозной легкой, походкой; светлыеволосы были покрыты крестьянской косынкой, которая почему-то ей очень шла. НаКэролайн не было косметики, и она выглядела гораздо старше, но куда красивее,чем раньше. Неудовлетворенное выражение сменилось умиротворенностью, и теперьона, как ни странно, больше походила на Мередит, чем много лет назад, когда ейтоже было тридцать. И ноги., у нее по-прежнему фантастически стройные нот!

Филип уставился на бывшую жену, чувствуя, как его ненадежноесердце бьется немного быстрее и чаще обычного, и не мог придумать что сказать —все казалось таким вульгарным и банальным. И поэтому он рассердился на себя ещебольше.

— Ты постарела, — без обиняков сообщил он. Но Кэролайн, необидевшись, тихо рассмеялась.

— Как мило с твоей стороны сказать именно это.

— Я случайно оказался по соседству… — Он кивком показал накорабль в гавани, понял, как по-дурацки звучат его слова, и угрюмо нахмурился,потому что Кэролайн, кажется, забавлялась его смущением.

— Что заставило тебя покинуть магазин? — осведомилась она,положив руку на засов, но не открывая ворота.

— Взял отпуск. Больное сердце.

— Я знаю, что ты болел. По-прежнему читаю чикагские газеты.

— Можно войти? — неожиданно для себя спросил Филип и,вспомнив, что она не может жить без мужчин, ехидно добавил:

— Или ждешь гостей?

— Хорошо сознавать, что все и вся в этом мире изменяется,все, кроме тебя — такой же ревнивый и подозрительный, как всегда, — заметилаона, открывая ворота. Филип последовал за ней, уже жалея о том, что пришел.

Каменные полы были покрыты яркими ковриками и огромнымивазами, в которых росли цветы. Кэролайн кивком показала на кресло.

— Не хочешь сесть?

Филип кивнул, но вместо этого подошел к выходившему нагавань окну.

— Как ты живешь? Все в порядке? — наконец удалось емувыговорить.

— Все хорошо, спасибо.

— Удивляюсь, как это Артуро не мог подарить тебе кое-чтополучше, чем эта хижина.

Кэролайн ничего не ответила, и это побудило Филипа упомянутьо ее последнем любовнике, том, из-за которого они развелись.

— Спирсон ведь был всего-навсего нищим ничтожеством, не такли, Кэролайн? Только и мог зарабатывать на жизнь уроками верховой езды ивыездкой лошадей!

Невероятно, но она улыбнулась его словам и, налив себе бокалвина, молча пригубила, глядя на Филипа огромными голубыми глазами. Застигнутыйврасплох и чувствуя себя безнадежным грубияном и глупцом, Филип не мигаявстретил ее взгляд.

— Неужели ты уже закончил? — спокойно осведомилась она —По-моему, у тебя в запасе еще с дюжину обвинений в моей воображаемой неверностии изменах, которые ты готов швырнуть мне в лицо. Очевидно, даже через тридцатьлет они не дают тебе покоя.