Я помню ее сидящей спиной к двери, с опущенными руками иподнятыми вверх ладонями. Помню ее высоко поднятое, призывное лицо в тотмомент, когда я ласкал ее шею кончиками пальцев. Помню, как она положила моируки себе на грудь, как дрожали ее взгляд и губы, когда я, обалдев от восторга,теребил пальцами ее соски, как она соскользнула на пол, а я ласкал губами ееживот и как ее белые бедра принимали меня.

— Ты раньше делал это, Даниель?

— Во сне.

— А серьезно?

— Нет. А ты?

— Нет. И с Кларой Барсело?

Я засмеялся, кажется, над самим собой:

— Что ты знаешь о Кларе Барсело?

— Ничего.

— А я еще меньше.

— Не верю.

Я наклонился к ней и посмотрел прямо в глаза:

— Я никогда и ни с кем этого раньше не делал.

Беа улыбнулась. Моя рука скользнула меж ее бедер, и япотянулся к ее губам, готовый поверить, что каннибализм — высшая ступеньпознания.

— Даниель! — позвала она еле слышно.

— Что?

Ответить она не успела. Внезапно сильное дуновение из-поддвери обдало нас холодом, и в то остановленное мгновение, прежде чем сквознякпогасил свечи, в наших взглядах отразилось одно и то же: окутавшее насволшебство развеялось, как дым. Оба мы сразу поняли, что за дверью кто-то есть.На лице Беа отразился ужас, а в следующее мгновение нас накрыла тьма. Ираздался удар. Мощный, словно дверь выламывали чем-то стальным с такой силой,что она чуть не слетела с петель.

Беа в темноте подскочила, и я обхватил ее руками. Мыотшатнулись к противоположной стене ванной комнаты, и как раз вовремя, потомучто, когда на дверь обрушился следующий удар, она распахнулась, с громкимтреском врезавшись в стену. Беа вскрикнула и вжалась в меня. В тот миг я могвидеть только синий туман, вползавший из коридора в ванную, и спиральные змейкидыма погасших свечей. Дверной проем был похож на пасть тьмы, и мне показалось,что на пороге стоит чей-то хищный силуэт.

Объятый ужасом, я выглянул в коридор, в глубине души надеясьувидеть какого-нибудь бездомного бродягу, который забрался сюда в поискахубежища в неспокойную ночь. Но в коридоре не было ни души, только из оконтянуло туманом.

Дрожавшая в уголке Беа окликнула меня, и я сказал:

— Никого. Наверно, это ветер.

— Ветер не колотит кулаками в дверь, Даниель. Пошлиотсюда.

Я вернулся в комнату и собрал одежду.

— Держи, одевайся. Сейчас поглядим.

— Нет, лучше нам уйти.

— Да, только мне надо кое в чем убедиться.

Мы быстро на ощупь оделись, в воздухе повис пар от нашегодыхания. Я поднял с пола свечу и снова зажег. По дому гулял холодный сквозняк,будто кто-то открыл все двери и окна.

— Вот видишь? Это ветер.

Беа молча покачала головой, и мы вернулись в зал, защищаяладонями язычок пламени. Беа следовала за мной по пятам, едва дыша.

— Что мы ищем, Даниель?

— Дай мне всего минуту.

— Нет, пойдем отсюда.

— Ладно.

Мы направились к выходу, и только тогда я заметил: дверь изрезного дерева в конце коридора, которую я тщетно пытался открыть несколькочасов назад, незаперта.

— Что происходит? — спросила Беа.

— Жди меня здесь.

— Даниель, ради бога…

Я двинулся по коридору, свеча дрожала под порывами холодноговетра. Беа вздохнула и неохотно пошла следом. За дверью угадывались мраморныеступеньки, ведущие во тьму. Я ступил на лестницу, а Беа, окаменевшая от ужаса,держала свечу, стоя на пороге.

— Пожалуйста, Даниель, давай уйдем…

Ступенька за ступенькой я достиг подножия лестницы.Призрачный свет сверху освещал прямоугольную комнату с голыми каменнымистенами, где всюду были распятия. Было так холодно, что перехватывало дыхание.Передо мной находилась массивная мраморная плита, а на ней, близко друг отдруга, располагались два белых предмета похожей формы, но разного размера. Онислегка поблескивали, и мне показалось, что это полированное дерево. Я сделалеще шаг вперед, и только тогда до меня дошло. Эти предметы — белые гробы. Одиниз них едва достигал трех пядей в длину. Я похолодел: то был гроб ребенка. Янаходился в усыпальнице.

Под действием какого-то порыва я приблизился к мраморнойплите на расстояние вытянутой руки и заметил, что на обоих гробах выбиты именаи распятия, покрытые слоем пыли. Я медленно, как в трансе, дотронулся добольшого гроба и, не думая о том, что делаю, стер с крышки пыль. Надпись былаедва различима в слабом свете:

Пенелопа Алдайя

1902–1919

Я окаменел. Что-то или кто-то надвигался из темноты, я почувствовална коже поток ледяного воздуха и только тогда отступил.

— Вон отсюда! — прошелестел голос из тьмы.

Я сразу узнал его. Лаин Кубер. Голос дьявола.

Я бросился вверх по лестнице, схватил Беа за руку и потащилк выходу. Свечку мы потеряли и неслись в потемках. Беа не понимала причиныстоль поспешного бегства, она ничего не видела и не слышала, а я не тратилвремени на объяснения. Я ждал, что с минуты на минуту некто ужасный выпрыгнетиз темноты, преграждая нам путь, но в конце коридора уже спасительнообозначился парадный вход, через щели в дверном проеме очерченныйпрямоугольником уличного света.

— Закрыто, — прошептала Беа.

Я стал ощупывать карманы в поисках ключа, на миг обернулся иясно различил в глубине две блестящие точки, которые медленно надвигались изтьмы. Глаза. Наконец, мои пальцы наткнулись на ключ, и я, не медля ни секунды,распахнул дверь и вытолкнул Беа наружу. Она прочла на моем лице ужас и бежала,не останавливаясь, через весь сад к воротам, пока мы оба не оказались напроспекте Тибидабо, тяжело дыша и в холодном поту.

— Что произошло внизу, Даниель? Там кто-то был?

— Нет.

— Ты такой бледный.

— Я вообще всегда бледный. Ладно, пойдем.

— А ключ?

Я вспомнил, что оставил его в замке, но возвращаться за ниму меня не было ни малейшего желания.

— Наверно, потерял у выхода. Поищем в следующий раз.

Мы быстро пошли вниз по улице, перебежали на другую сторонуи не замедляли шага, пока не оказались в сотне метров от дома, чьи очертанияедва угадывались в ночи. Моя рука все еще была в пыли, покрывавшей надгробие, ия был благодарен темноте за то, что она скрыла слезы ужаса на моих щеках.

По улице Бальмес мы дошли до площади Нуньес-де-Арсе иостановили одинокое такси. До самой Консехо-де-Сьенто мы не обмолвились нисловом, Беа держала меня за руку и иногда бросала на меня непроницаемые,неживые взгляды. Я хотел ее поцеловать, но она не разомкнула губ.