— Дина Львовна, — сказал Никоненко лениво, — вот тут у менявсе подробненько записано. Это у меня привычка такая, я все записываю. Я передвашим приходом листал свои записи, и вот что обнаружилось: с Дмитрием Лазаренковы говорили один раз. В присутствии Владимира Сидорина. Один раз за весь вечер.Если хотите, устроим допрос с пристрастием, вызовем доктора Сидорина, спросим унего. Он все помнит, уверяю вас. Он и на вечер пришел только затем, чтобы навас посмотреть. Если этого мало, спросим у остальных участников шоу. Хотите?

Она готовилась, конечно. Вопрос о записке ее не испугал. Нопревращение Никоненко из табуреточно-тупого милиционера, которого так легко иприятно было обвести вокруг пальца, в хладнокровного и стремительного охотникаее напугало.

— Разве, — пробормотала она, — только один раз? А мнепоказалось, что весь вечер. Наверное, он сильно меня достал. У вас в кабинетеможно курить?

— Конечно.

Прикуривая, она быстро соображала, как бы ему доходчивообъяснить, чтобы он понял, что с ней шутки плохи и лучше всего ему от нееотвязаться.

— Игорь Владимирович, — придумав, начала она, — я говорю вамсовершенно точно, что мои дела не имеют к вашим никакого отношения.

— Это вам только так кажется, — перебил он, не дав ейзакончить, — не надо меня учить, что имеет ко мне отношение, а что не имеет,Дина Львовна. Скажите, что было в записке, которую вы написали господинуЛазаренко заранее и которую он читал? Это тоже все видели. — Насчет всех онприврал. — Ведь вы ее написали?

— Я написала Димочке одну записку и бросила ее в Тамаринящик. Больше я никаких записок не писала, — сказала она холодно.

Длинная трубочка пепла на ее тоненькой папироске вздрогнулаи упала ей на юбку. Она нетерпеливо стряхнула ее рукой, остался след.

— Дина Львовна, записок было две. И вы, и я это знаем. Уменя нет второй записки, но сейчас приедет ваш Димочка и моментальноподтвердит, что записок было две. Вы же его знаете. Прикрывать вас он нестанет.

— Не было никакой второй записки, — сказала она. — И вообще,если это допрос, предъявите мне санкцию прокурора, или что там полагаетсяпредъявлять в таких случаях, я вызову адвоката и позвоню Сереже Калинину.

Ох-хо-хо, подумал капитан Никоненко.

Сергей Калинин был знаменитый в Москве банкир ипромышленник, герой телевизионных репортажей и газетных статей.

Итак, на заднем плане появился еще Сергей Калинин. Сережа тоесть.

Ее нужно было успокоить, и Никоненко это сделал.

— Зачем звонить Калинину? — испуганно спросил участковый“Анискин”. — Не надо, не надо, Дина Львовна! Мы уж лучше с вами самиразберемся, между собой.

Безупречная Дина почувствовала почву под ногами, потушиласигарету и села прямее.

— Дина Львовна, — продолжил “Анискин” задушевно, — давайтемы с вами договоримся так. Мне нет никакого дела до ваших высоких отношений сЛазаренко. Если они никак не связаны со стрельбой и убийством, я отпущу вас вту же минуту, как только вы мне все объясните. Если не объясните, пойдемофициальным путем. Я поставлю в известность прокуратуру, вы — своего адвоката иСережу Калинина, и будем мы бодаться до посинения. Опрашивать свидетелей,сличать почерки, время действия, будем предъявлять вас соседям художникаШеффера и так далее. Хотите?

— О чем вы говорите? — спросила она с ужасом. — Шеффер?

— Дина Львовна, я знаю, что вы были с ним в самых дружескихотношениях. Он даже ваш портрет писал. Очень похожий, кстати! Он умер, и изсейфа в его мастерской пропали драгоценности. Лазаренко был его учеником. Нашкольном вечере ваш Димочка читал какую-то вашу записку, а другую записку выбросили в ящик. Ну, как? Пока я все правильно излагаю?

Она овладела собой. Она была умна и очень быстро поняла, чтовыбор, который предлагал капитан, может быть ей полезен.

Как же она в нем ошиблась, черт бы его побрал!Непростительно ошиблась!..

— Хорошо, — сказала она официальным тоном, — Арнольд Шеффербыл моим любовником. Мерзкий, отвратительный, грязный и гениальный. Его картиныстоят очень дорого. Он дарил их мне. Вы же понимаете, что просто так спать сним я ни за что не стала бы. Кое-какие я продавала, это очень хороший доход. АДимочка… — она еще больше выпрямила спину и вновь закурила, морщась ототвращения, — Димочка все время тянул одеяло на себя. Он был, видите ли,любимый ученик! Арни в конце концов свихнулся от собственного величия, аДимочка только и делал, что говорил ему, какой он гениальный, великий, чудодвадцатого века. Арни это нравилось, и он терпел около себя это ничтожество,эту шлюху в брюках! Я знала, конечно, что у него полно драгоценностей, и некаких-нибудь пошлых бриллиантов, которых полно в любом магазине, а настоящих,старинных. Я должна была получить их. Я их заработала, я, а не Димочка! Я спалас Арни, выносила все его прихоти, терпела его издевательства, потому что ядолжна была получить их! А эта… эта сволочь, проститутка Лазаренко украл их уменя!

— Украл у вас? — спросил капитан.

— Да! — завизжала Дина. — У меня! Потому что это мое, это язаработала!

— Как он их у вас украл? Из сумочки? — Не следовало говоритьс ней таким язвительным тоном, но Никоненко ничего не мог с собой поделать.Впрочем, его тона она даже не заметила.

— Арни не придумал ничего лучшего, чем отдать концы наглазах у этого придурка! Димочка был у него, когда того хватил удар. Он всегдахвастался перед Лазаренко своей коллекцией, вынимал, раскладывал, поглаживал,как… как онанист! Сейф был открыт, и Лазаренко был в мастерской, когда Арнинаконец подох. И Димочка взял все! Все!

— Как вы узнали об этом?

— Я встретила его во дворе, под аркой. Я шла к Арни наочередной любовный сеанс, а Лазаренко попался мне навстречу. Он очень спешил.Мы иногда встречались, и в мастерской, и просто так, у дома. Он очень, о-оченьспешил! Чуть не бежал, хоть это трудно себе представить! Он украл драгоценностии уносил ноги, сволочь! Я вошла в мастерскую, увидела мертвого Арни, открытыйсейф и все поняла. Я побежала за ним, но не догнала.

— И вы решили вернуть драгоценности.

— Да. Решила. Это мои драгоценности.

— Дальше, Дина Львовна.

— Я позвонила ему и сказала, что, когда пришла в мастерскую,Арни был еще жив и сказал мне, что это Димочка его убил. Он поверил, потому чтов последнее время они иногда ссорились, а у Арни был мстительный характер. Онмог придумать и не такое. Я заявила, что пойду в милицию и расскажу обо всем,если он не вернет мне драгоценности.

— Дальше.

— Я решила, что звонить ему опасно, потому что он могзаписывать наши разговоры и потом шантажировать меня, и написала ему записку,чтобы он пришел в школу на вечер и все принес с собой. Ни у кого не будетникаких подозрений. Мало ли кто туда пришел! В записке я написала, где ондолжен оставить портфель.