– До сих пор не могу поверить, что вы меня предали,Анита.

– Вы не оставили мне выбора.

– Вы, в самом деле, предпочли бы видеть меня мертвым,чем получить четвертую метку?

– Да.

И тут он шепнул:

– Анита, представление начинается!

Свет погас. Из оказавшейся вдруг в темноте публикипослышались испуганные крики. Занавес поехал в стороны, и вдруг я оказалась накраю прожекторного пятна. Свет был как звезда в темноте. Мне пришлось признать,что мое простецкий свитер не соответствовал антуражу.

Жан-Клод встал одним текучим движением. Сорвав с себя шляпу,он отвесил низкий размашистый поклон.

– Леди и джентльмены, сегодня вы увидите великую битву.– Он медленно пошел вниз по ступеням. Прожектор шел за ним. Он по-прежнемудержал шляпу в руке, подчеркивая ею свои слова. – Битву за душу этого города.

Он остановился, и прожектор стал шире, выхватив из тьмы двухвампирш рядом с ним, одетых в широкие платья двадцатых годов – синее и красное.Они сверкнули клыками, и в публике раздались ахи и охи.

– Сегодня вы увидите вампиров, вервольфов, богов идьяволов. – Каждое слово он наполнял особым смыслом. Когда он сказал“вампиров”, у меня по шее пробежали мурашки. Слово “вервольфов” полоснуло изтемноты, и в толпе раздались вскрики. “Богов” пробежало по коже. “Дьяволов”прозвучало горячим ветром, обжигающим лицо.

Тьму заполнили судорожные вздоху и подавленные вскрики.

– Что-то из этого будет настоящим, что-то – иллюзией.Что есть что – решать вам.

Слово “иллюзия” отозвалось в мозгу, как видение в стекле,повторяющееся снова и снова. Последний звук замер вдали шепотом, которыйпрозвучал как совсем иное слово. “Настоящее”, – шепнул голос.

– В этот Хэллоуин монстры города схватятся за властьнад ним. Если победим мы, все будет мирно, как было прежде. Если победят нашивраги…

И второй прожектор выхватил из тьмы вершину другого помоста.Там не было трона. Там стоял Оливер и ламия во всей ее змеиной красе. НаОливере был мешковатый белый спортивный костюм в крупный горошек. На его беломлице была печальная улыбка. Из запавшего глаза упала блестящая слеза. А наголове у него была остроконечная шапочка с помпоном.

Клоун? Он решил предстать клоуном? Этого я не могла бы себепредставить. Зато ламия впечатляла – ее полосатые кольца обвивались вокругнего, и рука в перчатке касалась ее обнаженных грудей.

– Если победят наши враги, завтра ночью город ждеткровавая баня, которой не видел ни один город в мире. Они будут пировать наплоти и крови города, пока не останется в нем ни крови, ни жизни. – Оностановился на полпути вниз и начал подниматься вверх. – Мы сражаемся за вашижизни, за самые души ваши. Молитесь о нашей победе, милые мои люди, крепко,крепко молитесь.

Он сел на трон. Один из волков положил лапу ему на колени, иЖан-Клод с отсутствующим видом потрепал его по голове.

– Ко всем людям приходит смерть, – сказал Оливер.

Прожектор медленно погас на лице Жан-Клода, и единственнымпятном света остался на Оливере. Символизм в лучшем виде.

– И все вы когда-нибудь умрете. Быстро – от несчастногослучая, или медленно – от долгой болезни. Боль и агония ждут каждого из вас.

Публика беспокойно зашевелилась.

– Вы защитили меня от его голоса? – спросила я.

– Вас защищают метки, – ответил Жан-Клод.

– А что чувствует публика?

– Резкую боль в сердце. Старение своего тела. Резкийужас при воспоминании о несчастных случаях.

Воздух наполнили вздохи, вскрики, вопли – это слова Оливерадошли до каждого и заставили его вспоминать о том, что он смертен.

Это было мерзко. Кто-то, помнящий миллион лет, напоминаллюдям о том, как хрупка жизнь.

– Если вам предстоит умереть, не лучше ли умереть внаших радостных объятиях? – По ступеням помоста ползала ламия, показывая себявсей публике. – Она возьмет вас нежно, о, как нежно и ласково в эту темнуюночь! Мы превращаем смерть в праздник, в радостный переход. Не надо мучительныхсомнений! И в конце своем вы возжелаете, чтобы руки ее легли на вас. Она даствам радость, которая никогда не снилась смертному. И разве дорого заплатить заэто смертью, если вам все равно умирать? Не лучше ли умереть, ощущая на коженаши губы, а не острый маятник времени?

Раздались крики “Да!”, “Скорей!”, и их было немало.

– Остановите его! – сказала я.

– Это его минута, ma petite. Я не могу его остановить.

– Друзья мои, я предлагаю вам воплотить в нашихобъятиях самые черные ваши мечты! Придите к нам!

Темнота зашелестела движением, и вспыхнул свет. Люди лезлина ограждение, они стремились обнять смерть.

И все они застыли в свете и глядели взглядом лунатиков,разбуженных на ходу. У некоторых был озадаченный вид, но человек у самых перилчуть не плакал, будто у него грубо вырвали какое-то яркое видение. Он рухнул наколени, плечи его затряслись, и он зарыдал. Что увидел он в словах Оливера? Чтоон почувствовал в воздухе? Сохрани нас Боже от этого.

Во вновь загоревшемся свете я увидела, что внесли внутрь,пока мы ждали за занавесом. Это было что-то вроде мраморного алтаря и ведущих унему ступеней. Он стоял между двумя помостами, ожидая… чего? Я повернулась кЖан-Клоду, но уже что-то происходило на арене.

Рашида отошла от помостов, приблизившись к ограждению и кпублике. Стивен, одетый во что-то вроде купального костюма из ремней, подошелкрадучись к другой стороне ограждения. Его почти обнаженное тело было таким жегладким, без шрамов, как у Рашиды. “Мы быстро исцеляемся”, – сказала она.

– Леди и джентльмены, мы даем вам несколько минут,чтобы оправиться от первого потока волшебства этого вечера. Потом мы вампокажем кое-какие из наших секретов.

Толпа разошлась по местам. Служитель помог вернуться наместо плачущему мужчине. На зал упала тишина. Никогда я не видела такой безмолвнойтолпы. Слышно было бы, как муха пролетит.

– Вампиры могут призывать зверей себе на помощь. Мойзверь – волк.

Он обошел вершину помоста, демонстрируя своих волков. Ястояла в луче прожектора и не знала, что делать. Я не была в фокусе – простобыла видимой.

– Но я могу призвать и волчьих кузенов-людей.

Он сделал широкий жест рукой, и возникла музыка, сперватихо, но тут же стала нарастать сверкающим крещендо.

Стивен упал на колени. Я обернулась – Рашида тоже упала наземлю. Они меняли форму прямо на глазах у публики. Никогда я не видела раньше,как перекидывается оборотень. Должна признать, что испытывала… да, любопытство.