– Впервые мир построим, – ответил Чернов, –как нужно! А не как будто мы – стадо бабуинов, что обрели сознание. Нет, это несознание, это просто инстинкт второго уровня.

Гаркуша поскреб репу и сказал нерешительно:

– Наверное, сперва все-таки надо в сингулярность взятьи все инстинкты. Даже самые древние! А то хрен знает, что такое чистый разум.Может быть, он жить не восхочет – и все! А инстинкты такую дурь не позволят.Жажда жизни – это инстинкт, я отказываться от него не хочу и не стану. –Гаркуша поморщился.

– Кто сказал, что откажется от всех? У таких умников,как мы, инстинкты под железной пятой разума. Я о другом! Не возьмем всингулярность тех существ, которыми инстинкты двигают, а разум только прислуживает.

– Да и самим придется почистить свои инстинкты, –уточнил Чернов. – Слишком уж командуют даже нами. От одних избавимсявовсе, другие урежем в правах. Ну там совещательный голос или место нагалерке.. А то, как Слава верно говорит, даже нас, таких умников, некая силанет-нет да и срывает в загулы. Сейчас вред только себе, а когда будем обладатьмощью зажигать и гасить звезды?

Гаркуша напомнил:

– Разве мы не пришли к выводу, что в сингулярностьнельзя брать недочеловеков? Виноват, человеков?..

Чернова я временно пересадил за свой ноут, у меня самыйнавороченный, Чернов чуть не расплакался от умиления, вот оно, близкое будущее,даже речь распознает и выполняет простейшие команды, а я в том старом компе, закоторым обычно сидит Чернов, заменил видюху и добавил памяти, а то слишкомотстает от красавцев, привезенных мной.

На Милу я поглядывал искоса, единственная женщина средитрансчеловеков с упоением расщипывает спиральную веточку на цветные шарики. Неслышит или просто не обращает внимания на мужские споры. У мужчин всегда большевремени, и чешут языками чаще, чем женщины.

В какой-то момент Гаркуша взглянул на часы, охнул:

– Ух ты! А я все думаю, чего это у меня, такого крутогои продвинутого сингуляра… ну, пусть пока трансчеловека, животный и весь из себяпримитивный желудок волнуется? А он, оказывается, жратаньки хочет!.. Без всякихчасов время обеда чует!

Знак тоже посмотрел на часы, потянулся.

– Кто бежит за пирожками?

– Я вчера ходил, – быстро сказал Гаркуша.

– А я позавчера, – сказал Чернов.

– Тогда Мила, – сказал Знак.

Все посмотрели в ее сторону, Мила вынужденно повернулась. Янаконец обратил внимание, что волосы напустила на лоб и глаза даже поверхсолнечных очков, высокий ворот водолазки подпирает подбородок, а щеки усеяныкрупными темными точками и даже бугорками.

– Я не могу, – произнесла она глухо.

– Почему? – спросил Знак.

– Не видишь? – спросила она раздраженно. – Яуколы сделала. Не люблю с фингалами показываться.

– Ты уже два раза пропустила, – обвинил Знак.

– А я и тогда делала, – напомнила Мила. –Чтобы стволовые клетки подействовали, надо пять сеансов из тридцати уколов!

– Может, и мне? – спросил Знакраздумывающе. – Толку все равно не будет, зато за пирожками не бегать… Впрошлый раз вообще под дождем пришлось.

Гаркуша подошел к окну, изогнулся, стараясь увидеть небо.

– Да вроде пока нормально, – сказал онозабоченно. – Успею туда и обратно. Молитесь, чтобы не утоп.

– И не съел все пирожки, – добавил Знак.

Гаркуша остановился перед Милой, рассматривая ее с интересом.

– Дикий ты человек, Мила! И совсем оторвалась от жизни.Прятать следы уколов, подтяжек и всяких там липосакций нужно было в староедревнее время…

Чернов спросил с интересом:

– Это когда?

– Ну лет… – начал Гаркуша, подумал и сообщил: –Месяцев семнадцать-восемнадцать назад! А что? Все ускоряется. Это было староедикое время. А сейчас женщина, что выходит на улицу без синяков, –признается, что не следит за собой, неряха! Все знают, что синяки у женщинытолько от уколов, подсадок, подливок, подтяжек и прочих гелей и ботоксов.

Она посмотрела на него с недоверием, но очки сняла. Подлевым глазом расплывается здоровенный фингал.

– А так?

Гаркуша сказал проникновенно:

– Вот с ним всякая женщина скажет, что ты эта…ухоженная. Это не маникюр!.. Уколы – и дорого, и вообще высший класс. Это ужеуровень. Так что такими фингалами хвастаться надо.

А Чернов добавил:

– Если без фингалов по всей морде, могут подумать, чтопользуешься подтяжкой, а теперь это дурной вкус. В смысле, устарело.

– Или вообще ничем, – сказал Гаркуша спренебрежением.

– Таких уже не осталось, – заметил Знак имечтательно вздохнул.

Она поколебалась, наконец, буркнула:

– Ладно, схожу. Но если кто на улице хоть раз хихикнет,вернусь и всех поубиваю!

Она вышла, а Гаркуша, сразу забыв, что ему грозит убийство,повернулся к нам.

– Кстати, – сказал он живо, – очень малотаких, кто признает необходимость сингулярности или хотя бы ее приход! Но дажесреди тех, кто признает, абсолютное большинство пальцем о палец не ударит,чтобы ее приблизить. В смысле, что-то полезное сделать для ее прихода.Поговорить да, могут. И будут ждать, что придет и сделает богатыми, красивыми,вечно молодыми и бессмертными.

Знак вмешался угрюмо:

– А я бы таких вообще в сингулярный мир не брал! Дажеесли попросятся. Пусть полуобезьянничают, как и раньше. Обеспечить им полныекорыта еды, избавить от болезней, и пусть живут сами по себе. В сингулярностьстоит брать только тех, кто хоть что-то делает для нее.

Гаркуша сказал ехидно:

– То есть нас?

Знак огрызнулся:

– А что, неправильно? Это будет только справедливо.

– Хе, ты забываешь про присущее нам милосердие.

Знак буркнул:

– Это смотря к кому. У меня к ним нет милосердия.

– Эх ты… милосердие не бывает избирательным. Оно либоесть, либо нет.

Знак сказал раздраженно:

– А я что, предлагаю перебить человечество? Напротив,если ты слышал, предлагал обеспечить едой и всеми материальными благами! А ещеизлечить от всех болезней, дать им все мыслимые развлечения… Но только не надомне пьяненького дядю Васю-сантехника среди звезд, который и там будет искать,кого бы трахнуть в анус, какую бы телефонную будку разломать и где бы насратьтак, чтобы гребаные профессора обязательно вляпались!