– Алло, – осторожно сказал я. – Прием!

Он вздрогнул, слабо улыбнулся.

– Знаете, – проговорил он с мертвеннойулыбкой, – что самое страшное?

– Что?

– Все произойдет с нами. Не с человечеством, хотя и сним тоже, а именно с вами и мной. Одно дело рассуждать, как изменится жизньчерез триста лет, какие машины будут, какие звездолеты и какой мощностикомпьютеры, другое – знать… нет, знать – не то слово! Чувствовать – вотстрашно. Мы все ощутим Переход на своих шкурах. Мы сами изменимся. Мы перестанембыть людьми.

Мне почудилась, помимо страха, и тоска по тому миру,который, покидая, разрушим, я сказал с надеждой:

– Но ведь получим… больше? Нельзя же быть и человеком исверхчеловеком?

Он с видимым трудом растянул губы в улыбку.

– Нельзя… Хотя не раз читал, да и в кино попадалось,как перед героем… нет, перед героем и героиней, так чаще, появляется некийсверкающий сгусток силового поля, превращается в человека и говоритторжественно: «Я из сто сорокового века, мы вот такие, но я прибыл к вам, чтобывы помогли найти, остановить…», ну и прочий льстящий нам бред, что в будущемвсе будет такое же, только компьютеры мощнее, а морды ширше, и что даже мы имсможем помочь… ну, представьте, как нам могла бы помочь вон та гусеница с тойстороны окна! Конечно, такие шедевры создают полные идиоты, мы это понимаем, нотакое понимаем только мы. Люди другого стаза! И все-таки даже нам, поумневшим,страшно покинуть этот теплый уютный мир безобидных идиотов, страшно шагнуть заСтену, из-за которой возврата уже не будет.

– Возврата не будет, – повторил я, и чувствобезнадежности охватило с такой силой, что в глазах защипало, я ощутилподступающие слезы.

– Не будет, – донесся его слабый голос.

Возврата не будет, подобно погребальному колоколу звучало вчерепе. Самое ужасное, никто не принуждает идти ни в сингулярность, ни даже втрансчеловечность. Никто не заставлял, к примеру, покупать мобильник, но теперьот него не откажусь, никто не заставлял ставить комп помощнее, тянуть к немувыделенку, но никто не заставит меня возвратиться к диалапу, тем более –отказаться от компа, Инета, эсэмэсок, аськи…

Меня как будто ведет всеобщее вселенское поле, заставляющееделать все по своей воле. Так же по своей воле вставлю в мозг чип из первой жепартии, который подключит к Инету напрямую, по своей воле заменю внутренностина что угодно, только бы по утрам не болел желудок, не кололо в боку, а осердце чтоб вообще не вспоминал.

И так же по своей воле войду в ужасающую Стену, котораяуничтожит во мне человека, превратив в нечто новое, которое нельзя будетназвать даже зачеловеком, потому что в этом термине все же звучит «человек»,разве что с множеством полюсов, но на самом деле от человека ничего неостанется. Даже от мира органики, от биологического мира ничего, ничего,ничего…

Я не сразу ощутил, что зубы начинают выбивать дробь.Пробежавший по спине холодок только усиливается, гуляет волнами, наконец проникво внутренности. А в мозгу вспыхнуло обреченно: вот оно… Вот то самое страшное,что обрушится на человечество…

Да, это не огненный дождь и не новая беспощадная религия.Это предельное очищение, это сверхпуританство, это одновременно и молчаливыйответ ученых на все унижения со стороны общества, которое они, ученые, создали.Но на этот раз в соответствии с духом гуманности и политкорректности не будетни костров с ведьмами, ни религиозных войн. Ничего не будет!

Будет то, что должно произойти: пуритане на этот раз нестанут перестраивать мир и переубеждать человечество жить по-новому. Хватит,убеждали, а воз и ныне там. С той лишь разницей, что теперь Содом и Гоморрарасползлись по всей планете. Так что пусть эти человечики живут там, в своихпростеньких утехах содомогоморья.

И они, пуритане, уйдут в другой мир. Только они.

Мила, двигаясь тихо, уносила чашки на кухню. То ли неслушала нас, то ли женский инстинкт уборки посуды переборол жуткое ощущениеНевозврата, а мы, глядя на нее, зашевелились, стряхивая сковавший нас лед.

Я заставил губы шевельнуться, чтобы услышать собственныйголос:

– Все верно… Не они… Мы.

Знак бросил на меня хмурый взгляд:

– Слава!

– Да?

– С тобой все в порядке?

– Да-да, – ответил я торопливо, – всенормально.

– Смотри, а то весь побелел…

– Сосуд на жопе пережал, – отшутился я. – Ты,кстати, тоже взбледнул.

– Встань, походи по комнате.

Чернов с силой потер ладонями лицо и уши, потряс головой,словно пес, выбравшийся из реки.

– Тренажер бы какой купить, – сказал онраздраженно. – Хотя бы самую дешевую беговую дорожку!

Гаркуша хмыкнул:

– Зачем она сингуляру?

– Ну, нам пока до сингуляров как до Владика начетвереньках…

Я слушал их краем уха, а мысль продолжала тащить идею, откоторой мороз по коже. Да, с приближением Времени Новых Пуритан грядет ижестокий реванш. Наконец-то люди, что создали цивилизацию и которые все равночуть ли не на дне общества, поднимаются и берут власть в свои руки. И тут-то ипридет Великое Очищение, потому что ученые как класс, как порода, как стаз –сами по себе предельные пуритане. Неважно, как и что они едят, как и с кемтрахаются, но у них плоть в подчинении, только у них, единственных на планете!

На этот раз будет не просто временная победа духа надплотью, как случалось раньше.

На этот раз…

На этот раз плоть будет упразднена вовсе.

За ненадобностью.

А кому ну никак не жить без нее, что ж, вот вам уютная изащищенная резервация. Здесь можете бесконечно бродить по порносайтам. Конечно,никто из сингуляров не будет ни мешать «простым» людям жить, как хотят, ниуничтожать их. Как не уничтожаем бегающих по асфальту жужелиц.

Чернов воскликнул с энтузиазмом:

– Кстати, я договорился с одним товариществом жильцов,что у них можно выступить с лекцией о трансгуманизме! Это я к тому, что надонаши идеи продвигать в массы.

Я напомнил:

– А кто говорил, что мы не собираемся выступать спроповедями?

Чернов сказал примирительно:

– В любом обществе есть свои экстремисты и своисоглашатели. Гаркуша у нас экстремал…

– Это что за слово? – спросил Гаркуша, онобернулся от своего стола, глаза поблескивают, как у рассерженного зверька внорке.

– Экстремист, – поправил себя Чернов.

– То-то, – сказал Гаркуша с удовлетворением иснова повернулся к экрану. Видимо, против экстремиста не возражает. Возможно,стерпит, если назовут даже патриотом. – А то брякают всякое…