Гаркуша победно заржал, звучно хлопнул ладонью по столу.Испуганная мышка соскользнула с коврика и попыталась спрятаться за монитор.

– А я о чем всегда твердю? – спросил он сазартом. – В театр же не пускаем в тужурках и в кирзовых сапогах сналипшим на подошвы дерьмом? В хорошие рестораны – без галстука? И вообщесейчас все больше закрытых клубов, заметили? Потому что демократия демократией,но я не хочу, чтобы к нам вот сейчас ввалилось пьяное мурло с побитой мордой инедопитой бутылкой водки, мол, у нас же теперь простому человеку везде дорога!

Он горячился, размахивал руками, раскраснелся. Мы слушалисочувствующе, отводили глаза. Я поймал себя на том, что иронизирую, но сам-товообще-то такой же. Раздираюсь между своим прошлым псевдоинтеллигента – а у насв стране практически все интели как раз псевды – и своим новым бытием, вкотором наконец-то начал смутно улавливать предначертание.

– Когда-то мы отказались от практики людоедства, –сказал Гаркуша с нажимом. – Потом отказались от владения рабами ипубличных казней. Совсем недавно отказались от устаревших правил, что курица нептица, а женщина не человек, теперь уже и женщина… того, почти человек. Даже запирожками отказывается! Но разве мир стал хуже?

– Стал, – заявил Знак. – Пусть и она запирожками бегает! Что за привилегии среди сингуляров?

– Я вообще про мир, – сказал Гаркуша сердито, недавая себя сбить с твердой дороги. – Мир стал лучше!

Чернов заметил с покровительственной усмешкой:

– Длинное предисловие. Это к чему?

Знак буркнул:

– Это он отрабатывает выступление перед неофитами. Амы, значит, должны вылавливать баги. Так, Гаркуша?

– Не так, – ответил Гаркуша почти зло. –Просто мы сами все еще не уяснили, что мир изменился. Вернее, уяснили, но,стыдясь и приспосабливаясь, живем по старым меркам.

– Живем ли? – спросил Чернов мирно.

– Не отрицаем нормы старого мира, – уточнилГаркуша сердито. – Мы не хотим спорить, мы же вежливые, мать нас остенку!.. А спорить надо не только для просвещения быдла, в том числеинтеллигентного, у которого только и интеллигентности, что диплом универа, но идля нас самих. Чтобы крепче стоять на позициях… наших позициях, что единственноверные, мы должны… да, должны!

Я помалкивал, я же не старожил, но всей душой на сторонеГаркуши, а доводы его принимаю, как будто сам это все сказал. Но и Знакапонимаю, и Чернова, который со всеми уживается и всем поддакивает. Он уяснилгорькую истину, что переспорить никого и никогда не удается, потому лишь киваети соглашается и с тем, что пить вредно и что коньяк в малых дозах полезен влюбом количестве. Но сам не пьет и дружит только с теми, кто не пьет тоже.

В самом деле, попробуй скажи правду, что в мире есть людиумные и есть глупые, есть работящие и есть ленивые, есть честные и есть воры…Даже в последнем случае, с чем вроде бы нельзя спорить, все равно начнутдоказывать, что все от воспитания и что рецидивиста можно сделатьинтеллигентным математиком, а если никто еще этого не сделал, так просто плохостарались…

Но это попугаи заученно повторяют то, что им вдолбили вголовы с птичьими мозгами. А чтоб закрепилось в их тупых котелках, далиустановку, что это – высшая истина, которая отличает их от остального тупогобыдла. Вот и прет эта тупая серая масса псевдоинтеллигенции, никого не слышат,кроме себя, никого не видят, кроме своего отражения.

С ними разговаривать труднее всего. Грузчик, из-за того, чтоон – грузчик и в кирзовых сапогах, понимает, что ты умнее и говоришь правильныевещи… Конечно, он не принимает их, но хоть отдает тебе должное, а эта сераятолпа с дипломами о высшем уверена, что именно она знает истину, и когда слышитхоть что-то непохожее на программу в ее ограниченном мозговом харде, сразу жеавтоматически выдает по рэндому возмущенные реплики: «Фашист!», «Патриот!»,«Шовинист!», «Расист!», «Антисемит!», и неважно, что речь не затрагивает нирасы, ни семитов, ни вообще народы, однако эти реплики как бы автоматическизачисляют произносящего их в строй интеллигенции. Неважно, к месту или не кместу, они и сами не понимают смысла, против чего спорят, – важнее какможно чаще и погромче выкрикивать эти малопонятные им самим термины.

Знак извинился и, горбясь, как черепашка-ниндзя, выбежалпокурить, на ходу торопливо бормотал, что это последняя, что вот-вот бросит.Гаркуша в ожидании возвращения опирожковленной Милы пошел готовить кофе, аЧернов с чувством полнейшего превосходства достал из холодильника бутыль сдистиллированной водой.

Я заметил, что он все поглядывает на меня то украдкой, топрямо.

– Слава, – сказал он, – а ты что все молчишь?

– Да я слушаю, – пробормотал я.

– И как тебе?

– Согласен с Гаркушей, – ответил я. –Политкорректность уже всех достала. И тех, кто с нею мирится. Но одни будутмириться и дальше… потому что не понимают, какое будущее впереди, а другие…

Я умолк, тоже устрашившись жестоких слов, но Чернов смотрелтребовательно.

– Другие, – спросил он в упор, – это мы?

– Да, – ответил я вынужденно. – Мы понимаем,что одно дело увеличивать размер пособия для безработных, чтобы и дальше неискали работу, а тупо жирели перед жвачниками, другое – взять их с собой всингулярность.

Он кивнул:

– Значит, лично вы против них в сингулярности?

– Считайте меня экстремистом, – ответил яхмуро, – но и политкорректности должен быть предел. Мы все понимаем, чтоэто дурость, когда алкоголичку-наркоманку запихиваем в универ, отнимая место удействительно талантливых, кто хотел бы учиться и стал бы ученым, но все ещеделаем это… даже не знаю почему, но перед порталом в сингулярность долженстоять очень строгий дядя с большой палкой и отгонять любителей халявы. Ну, какмуравей стрекозе дал поворот!

Я видел, что моя жесткая позиция отклик нашла, но все жеинтеллигенты, отводят глазки, опускают стыдливо, им проще, когда это говориткто-то, а они только поддержат, добавив, что вообще-то они белые и пушистые,они бы это смягчили, они бы несколько гуманнее…

Чернов тоже все понял, я говорю и внутренне ужасаюсь своимсловам, сказал бодро:

– Тем более что те, кого не возьмем в сингулярность, незамерзнут, как бедная стрекоза! Будут жить в счастье и довольствии, как жили.

– Намного лучше, – бросил от своего столаГаркуша. – Намного лучше!

– Да-да, – сказал Чернов с облегчением. –Намного лучше.

Мила вернулась из магазина со свертками. Молодец, выбираетвсегда самые сдобные булочки и самый пахучий, хоть и не самый крепкий кофе, и,выкладывая покупки на стол, сказала с горечью:

– Наслушалась я в кафе и на улице приколов… И подумала,а вот мы скучны для обывателей. Даже друг для друга скучны! Да-да. Давайтепризнаемся, нам недостает даже шуточек и приколов, что постоянно сопровождаютжизнь полуобезьян. Мы всегда серьезны, а это бывает противно даже самим себе. Все-такимы тоже полуобезьяны, что стремятся выйти из обезьянности.