– Спасибо, Женя, – благодарно сказала Тоня. –Мы уже сами почти все сделали. Вот только… Женя, если вы мне рецепты своегопеченья чудесного дадите, я вам буду очень, очень благодарна.

– А, рецепты! Да что ж рецепты? Ерунда, ей-богу, скажу,конечно. А лучше бумажку какую дайте, я и запишу.

– Да, да, сейчас найду листок… Садитесь к окну. Толькоосторожнее, тут на газете осколки лежат, у нас… у нас зеркало разбилось.

– Ничего, я подвину. В общем, записывайте, АнтонинаСергеевна.

Тоня достала ручку и бумагу и присела напротив охотника. Онапочувствовала себя гораздо лучше. В мужичке, несмотря на его нелепую внешность,чувствовалась такая уверенность, которая действовала на нее успокаивающе.

– Значит, первое, то, которым в последний раз угощал.Оно с гречишным медом.

– А, так вот почему такой привкус был!

– Угу, от меда. Кстати, у Степаниды Семеновны полныйподнос дома стоит, забыл захватить, а то угостил бы вас.

– Я все равно к ней попрощаться зайду, – грустноулыбнулась Тоня, – так что если захотите – угостите. Вещи вот толькособеру и зайду.

– Ну и славно. Значит, мед берете и масло и все вместев кастрюльке на паровой бане подогреваете…

Сашка вышел из комнаты, когда остальные еще сидели застолом, и накинул теплую куртку. Когда он натягивал сапоги, в коридор выглянулКолька.

– Ты чего второе не доел? Мать обиделась.

– Да дело у меня одно есть…

– Какое дело?

– Да пустяковое.

– Какое пустяковое?

– Коль, ты иди, а? – попросил Сашка. – Негрузи меня сейчас. Сказал – дело, значит, дело.

Колька внимательно взглянул на брата, и блеск в глазах Сашкиему не понравился.

– Сань, ты че задумал?

– Да так, – усмехнулся Сашка, застегивая молнию накуртке, – попрощаться хочу кое с кем.

– Сдурел, что ли? С кем попрощаться? С Чернявскими?

– А хоть бы и с ними!

– Все, Сань, кончай блажить, раздевайся…

– Коль, отвали. Не твое дело. Ну могу я приколотьсянапоследок, а? Нет, скажи, могу? Вот я и пошучу, как Чернявский пошутил. Вот яи поприкалываюсь. А ты иди, компот допивай, а то мать и в самом деле обидится.

– Да что у тебя за приколы такие? – Колькапокраснел в темноте, но Сашка не увидел. – Ты вот что, раздевайся и топайдомой. Чтобы не делал этого, ясно?

– Ты о чем? – весело удивился Сашка. – Чегоне делал?

– Того, что задумал. Дай им уехать спокойно. Юлька самавиновата.

Сашка шагнул к брату и схватил того за грудки.

– Да в чем же, Коленька, она виновата? В том, что этоткозел…

Колька без труда оторвал руки Сашки и крепко сжал их.

– Сань, возвращайся домой, – неожиданно спокойнопроизнес он. Сашка пыхтел, пытаясь вырваться, но Колька держал егокрепко. – Иди давай, не дури. Пожалуйста.

Сашка расслабился, хитро взглянул на брата, и Колькавыпустил его.

– Значит, сам хочешь? – спросил Сашка. – Нудавай, давай.

– Что ты выдумываешь? Ничего я не хочу!

– А то я не знаю. Ну, давай, флаг тебе в руки…

Он махнул рукой и открыл дверь в комнату. Кольку обдаловолной теплого воздуха – мать час назад затопила. Он постоял, потоптался минутуи наконец принял решение. Не раздумывая больше, оделся и вышел наружу.

Яблони в большом почтальоновом саду, который он никак не могпривыкнуть называть садом Чернявских, стояли в инее. Колька провел рукой поодной ветке, и на руке остался белый след. Перед крыльцом замедлил шаги,остановился в нерешительности. Постоял, обдумывая то, что собирался сделать, итолкнул дверь. Как он почему-то и ожидал, она была открыта. Ну что ж, емувезет. Колька усмехнулся и тихо вошел внутрь.

Вторая дверь открылась с тихим скрипом, но никто не выскочилнавстречу. Собираются, конечно, догадался он, заняты делом. Ничего, сейчаспридется сделаеть небольшой перерыв. Он остановился у двери, прислушиваясь кголосам, звучащим из зала. Мужской, высокий, был явно не Витькин, но какой-тознакомый. Охотник! Чертов охотник! Колька задумался, и в этот момент ему сзадина плечо легла чья-то рука…

Прокофьев опустил трубку и вычеркнул три фамилии. Хорошо,что он догадался посмотреть районы прописки, которые у некоторых совпали, а тотак и обзванивал бы по четыре раза одни и те же столы. Так, теперь седьмаяфамилия… Господи, где ж такой район?

Он прижал трубку к уху, слушая длинные гудки. На пятомраздался негромкий щелчок.

– Паспортный стол, слушаю вас.

– Мать, ты что? – шепотом изумился Колька. –Так до смерти напугать можно. Ты что пришла-то?

– Тебя пришла домой отправить, – тихо ответилатетя Шура. – Хватит по чужим домам околачиваться, ступай.

– Мам…

– Сказала, ступай, зря не унижайся. Бесполезно это.Давай, давай…

Она подтолкнула стоящего в нерешительности Кольку, и оншагнул назад, в темноту коридора.

– Ма, а ты чего стоишь?

– А я с Тоней хочу поговорить, мне нужно.

– Да у нас сегодня просто день визита кЧернявским, – пытался пошутить Колька, но мать даже не улыбнулась.

– Иди, иди, я скоро.

Она показала подбородком на дверь, и Колька нехотяподчинился. Что ж, может, оно и к лучшему.

Прокофьев ворвался в кабинет Коломеева, тяжело дыша.

– Эй, ты что? – отложил бумаги следователь и,увидев лицо Прокофьева, поднял брови. – Сереж, что такое?

Прокофьев открыл рот, хотел что-то сказать, но вместо этогоположил на стол перед Коломеевым бумажку. Тот глянул на нее и несколько секундвсматривался, как будто позабыл буквы. Что за ерунда? Внезапно смыслнаписанного дошел до него. Он перевел потрясенный взгляд на Прокофьева,стоявшего перед ним, и ахнул:

– Кто?! Она?! Не может быть!!!

– Может, Иван Ефремович, – хрипло выдохнулПрокофьев, – я все уточнил. Это она.

– Звони Чернявскому, быстро! – вскочилКоломеев. – Всех на выезд со мной! Быстрее, быстрее!

– Так нет же никого, – простонал Прокофьев. –Иван Ефремович, нет никого, некому ехать.

– В бога душу мать! Поехали, кто есть, да скорее,скорее!

Машина мчалась по дороге, взметая снег, а Прокофьев отчаяннопытался дозвониться до Чернявского.

– У него аппарат отключен, Иван Ефремович, телефон неотвечает.