Женька сделала шаг в сторону, но человек быстро шагнул ипреградил ей дорогу. Теперь подергивающийся глаз был прямо перед ней. В носударило запахом немытого тела и еще чем-то непонятным, но отвратительным,словно перед ней стояло больное животное, которое собралось умирать.

– Что, брезгливая стала, а? – прошипел человек,наклоняясь к ней.

– Басманов! – окликнули от дверей, и человек сразуотступил.

– Да я что, я просто сестрице моей объясняю, –пожал он плечами. – А то она смотрит, как неродная, ни обнять не хочет, ниприголубить. Ну, Женечка, обними же свою Машуню, расскажи, как дома дела!

Он развел руки и пошел к ней с улыбкой на лице. На своемстрашном, сером лице с подергивающимся глазом, с гнилыми зубами, со ртом, изкоторого пахло, как из помойного ведра…

– Дай, дай обниму тебя, родная! – нараспевпроизнес человек и снова приблизил лицо к Женьке. – Сеструха братикаприехала навестить, а нашла… – он захихикал, – нашла… –хихиканье становилось все громче, человек уже откровенно смеялся, обнажая впровале рта редкие черные зубы, – нашла-то… сестренку!

Он согнулся пополам от смеха, а когда разогнулся, вытираяслезы с глаз, повторил:

– Сестренку!

И тогда она ударила. Ударила, как учил ее старшийбрат, – крепко сжатым кулаком, с большим пальцем, лежащим поверх остальныхчетырех. Ударила со всей силы в отвратительную харю, которая смела издеватьсянад ее братом, умершим неизвестно когда, в перекошенное от смеха лицо созловонным ртом. Ударила, вложив в удар все свое горе, и ненависть, иотвращение, и страх.

Человек упал, прижимая руки к лицу, из которого сразупотекла кровь, очень красная, очень яркая, и при виде ее Женька словновыключилась из происходящего. Она видела все, что происходит, но ничего неслышала. Ее вытаскивали из комнаты, куда-то вели, на нее орал, широко разеваярот, человек в погонах, и в конце концов она оказалась за воротами, на широкойпыльной дороге, за которой было поле. В руках у нее была черная сумка, а пакет,с которым она приехала, куда-то делся. Но она помнила, что он был ей не нужен,поэтому не расстроилась.

Звука не было. Мимо бесшумно пропылила машина, изприоткрытого окна что-то крикнули, но она не услышала. Нужно было идти, но онане помнила, в какую сторону. Наконец Женька сдвинулась с места и пошла в полномбезмолвии, которое окружало ее со всех сторон. Разгуливавшая по краю поляворона открыла клюв, из которого не раздалось ни звука, и Женька остановилась,внимательно глядя, как птица открывает и закрывает клюв, отскакивая все дальшеи дальше. Наконец она взлетела, а Женька пошла дальше.

Внутри была пустота. Такая, словно этот удар выбил из неевсе, чем начинен человек. Осталось только одно воспоминание, но она ленивоотгоняла его прочь. Оно было ей не нужно. Ей ничего не было нужно.

Откуда-то появились рельсы. Женька оглянулась и увидела, чтоона поднялась на насыпь, на которой лежали рельсы. Когда она была маленькая, унее был старший брат, и он рассказывал, что рельсы – это такие длинныежелезяки, которые разматывают с огромной катушки. Катушку она представляладеревянную, но он сказал, что она железная. Еще у нее был младший брат, но егоона помнила немного хуже. Он тоже был большой и много смеялся. Еще у них былидрузья. Она даже вспомнила, медленно бредя вдоль железной дороги, как их звали.Сашка и Колька. Еще девочка Юлька, похожая на воробья. Еще парень, Андрей, ноон был недолго. А еще Витька.

При последнем имени перед ее глазами встала непонятнаякартина – черные догорающие доски и обожженное тело, лежащее между ними. А околотела – женщина. И огонь. Много огня. Тут в голове словно что-то щелкнуло, ислух включился. Женька услышала рев электрички, в ушах раздался звон, и онауспела, не оборачиваясь, прыгнуть с насыпи в последнюю секунду перед тем, какпоезд промчался по тому месту, где она стояла. Она лежала в траве, тяжело дыша,глядя вслед громыхающим вагонам. Болел бок и левое плечо, но она не обратилавнимания. Самым главным было то, что она жива и что она вспомнила, кто убил еебрата. Обоих братьев.

Женька встала, подняла сумку и полезла вверх по насыпи, кпутям. Теперь она знала, что ей нужно делать.

* * *

– Как ты ухитрился Глашку на дерево вздернуть? –вспомнив, спросил Капица. – Поделись опытом.

– Отчего же не поделиться? – согласилсяЖенька. – Просто. Табуретку подставил, веревку перекинул и потянулпосильнее. Укольчики поделаешь, Степан Иванович, такие же, как и я, чтобыщетинка росла, так вовсе Шварценеггером заделаешься.

– Какую еще табуретку?

– Да которая тут, за сараем стоит. А что менты вашиследы от нее на земле не заметили, значит, так нужно, они глазастые. От ботинокслед нашли, а от табуретки не додумались.

– А ботинки ты куда дел?

– В землю закопал, куда ж еще, – немного удивленноотозвался Женька. – Вопросы ты, Степан Иванович, какие-то глупые задаешь,ей-богу. Ты лучше спроси, как я за домом следил.

– Нечего спрашивать, я уже и сам догадался. С биноклем.Ты ж у нас охотник!

– Молодец, – похвалил участкового Женька. –Хотел я тебя убить, когда ты ко мне приставать с расспросами начал, да пожалел.И правильно. Ты, Степан Иванович, умный.

– Будь я умный, обо всем бы сам догадался. Ты ведь,Женя, даже отчество менять не стал, так и остался Григорьевичем. Была ЕвгенияГригорьевна, стал Евгений Григорьевич…

– А Степанида Семеновна? – дрогнувшим голосом спросилаТоня. – Она… тоже знала, как и Графка? Вы бы и ее убили?

– Степанида Семеновна – святая душа! – строгосказал охотник. – Как разговорилась со мной в автобусе, так и пожалела, ксебе привезла. Помогла мне, конечно, сама того не ведая. Зачем же мне ее,добрую душу, убивать? Вовсе незачем. Последняя сцена мне оставалась. С тобой,Витенька.

Он мечтательно посмотрел на Виктора и прикрыл глаза.

– Устал я, – проговорил он. – Спать хочется.

– В тюрьме отоспишься, – процедил Виктор.

Женька даже глаз не открыл.

И тут за воротами раздался шум подъехавшей машины. В окноТоня видела, как три человека бегут по тропинке, неуклюже переваливаясь вснегу. Прошло несколько секунд, и входная дверь распахнулась. В дверях стоялКоломеев с пистолетом в руках, из-за его плеча выглядывали два опера.

– Молодец, Степа, – выдохнул Коломеев. –Вовремя. Ну что, – обратился он к охотнику, – поймали мы тебя, ЖеняБасманова? Эй, да ты там живая?

Женька сидел по-прежнему с закрытыми глазами.

– Живая. Живой, – поправился Капица. –Отдыхает от беседы.

Коломеев достал наручники и пошел к Женьке. Та открылаглаза, встала, рука ее скользнула по столу.