Сенька пытался поймать Мишкин взгляд, но тот сидел, опустивглаза в пол. Женька застыла рядом, ничего не говоря.

– Помнишь?

Мишка не отвечал.

– Ты помнишь?

Сенька отчаянно пытался получить подтверждение тому, чтоМишка его слышит, и помнит, и что еще все будет – и раки, и Ветлинка… Братмолчал.

– Помнишь, Мишка?

Что-то застилало глаза, мешало видеть сгорбившуюся спинустаршего брата. Сенька нагнулся к нему, обнял за плечи, хотел спросить еще раз,напомнить, как все было хорошо, даже когда батя уже заболел, и как они поддождем бегали, и как палатку устанавливали, и как вечером домой возвращалисьбосиком, но вместо этого у него вырвался отчаянный всхлип:

– Мишка!!!

Он опустился на грязный пол, уткнулся в колени брату изарыдал. Мишка попытался погладить его по голове, сказать, что все будетнормально, но губы дрожали, не слушались, и он никак не мог выговорить то, чтонужно. Женька, молча стоявшая рядом, вдруг материнским жестом провела рукой поего щеке, и от ее жеста к горлу его подступило что-то, с чем невозможно былобороться. Мишка закрыл ладонью глаза, застонал, и через этот стон прорвалсякрик:

– Что мы наделали?! Сенька, что мы с тобой наделали?!

Обняв Сеньку, он прижался к его вздрагивающей спине изарыдал. Женька стояла рядом и сухими глазами смотрела на обоих братьев. Слез унее не было.

* * *

Тоня шла по тропинке, глядя в спину мужа, и на ее губахиграла улыбка. Легкая ломота в теле была такой приятной, что теперь хотелосьтолько одного – рухнуть в постель, на чистые простыни, натянуть на себя толстоеватное одеяло и спать, спать, спать… Проспать бы всю зиму, как медведи,подумалось ей. Проснулись, а уже весна. Хорошо!

Виктор обернулся и, увидев ее довольное, улыбающееся лицо, неудержался и обнял ее, приподнял, и Тоня забарахтала ногами в воздухе:

– Витька, пусти! С ума сошел, тяжело ведь! Пусти, тебеговорю!

Виктор, смеясь, поставил ее на землю, но в следующую секундусхватил в охапку и потащил к крыльцу.

– Будешь брыкаться – брошу, – пригрозил он. Лицо унего было красное, но все равно он был такой красивый, что у Тони перехватилодыхание. – У нас сегодня баня с доставкой купающихся на дом.

Он почти бегом дотащил ее до ступенек и поставил наконец наноги.

– Всем буду рассказывать, что меня муж на рукахносит, – улыбнулась она.

– Рассказывай, пускай завидуют. Еще рассказывай, чтотебя муж очень любит.

Тоня, наклонившаяся было за пакетом, подняла голову ипосмотрела на него.

– Что ты смотришь? Да, любит! Иди сюда, я тебя поцелую…Тонька, какая ты хорошая, когда у тебя волосы не заплетены в косу!

– Да ты же их не видишь, они под платком.

– Все равно, я знаю, и мне вполне достаточно. Ну что,любимая супруга, прошу в дом.

Он подошел к двери, порылся в карманах, доставая ключ.Вставил в скважину, но дверь сама распахнулась, запуская внутрь морозныйвечерний воздух.

– Ой, Вить! – встрепенулась Тоня. – Я же несмогла дверь закрыть и забыла тебе сказать. Понимаешь, опять ключ неповорачивался…

Она замолчала, потому что лицо мужа страшно изменилось.

– Чертова дура! – яростно прошипел Виктор. –Ты что, идиотка, совсем ни черта не соображаешь? Ты оставила входную дверьоткрытой?!

– Так ведь ключ…

– Да ты соображаешь, что ты наделала?! – Оногляделся, словно надеясь увидеть что-нибудь, глаза его забегали покрыльцу. – Ты понимаешь, что сейчас внутри может быть этот псих?!

Тоня стояла, оторопев от его ярости.

– Так, сделаем вот что… Иди за мной, и чтоб ни звука оттебя слышно не было, поняла? – шепотом скомандовал он.

Тоня не успела ничего ответить, как он достал из внутреннегокармана дубленки пистолет и взвел курок. Тихо прошел в распахнутую дверь, иТоня, поколебавшись секунду, последовала за ним.

В коридоре было темно. Виктор стянул сапоги, жестами показавТоне, чтобы она сделала то же самое. Идти в одних носках было неприятно, изщелей в полу дуло. Бесшумно подойдя к выключателю, Виктор нажал на клавишу, и вкоридоре зажегся свет. Он быстро осмотрел все углы, поводя пистолетом. Никого.

На противоположном конце коридора угрожающе чернел вход всарай – дверь была приоткрыта. Виктор вспомнил, что ходил туда, но не помнил,закрыл ли за собой дверь. Кажется, закрыл. Да ладно, скорее всего, убийца будетименно в доме…

– Оставайся здесь, – одними губами произнес он иприотворил внутреннюю дверь. Послышался тихий скрип, и Виктор беззвучновыругался.

Тоня, не колеблясь, шагнула вслед за ним, и половица под ееногой тоже заскрипела. Виктор обернулся, подошел к ней и отчетливо сказал наухо:

– Ты что, не поняла меня? Оставайся в коридоре! Иприготовь свой «Удар»!

Жена стояла молча, отвернувшись в сторону, прислушиваясь кчему-то, и Виктора охватила злость на эту корову, которая мало того, чтооставила открытый дом, так еще и не понимает, насколько это опасно. Наконец онаповернула голову и прошептала:

– Вить, в доме никого нет.

– С чего ты взяла?

– Я чувствую. Дом говорит.

– Так, закрой рот, – прошептал он, – ипроваливай в коридор.

– Я не пойду, там холодно.

– Твою мать, ты поняла, что я сказал?

– Витя, здесь нет никого…

– Заткнись! – оборвал он ее и, поняв, что Тоняникуда не уйдет, бесшумно направился к спальне.

Оттуда не доносилось ни звука. Виктор с силой толкнул дверьи застыл, вжавшись в стену. Осторожно заглянул внутрь, оглядел комнату иубедился, что она пуста. Следующим был зал. Быстро ступая, Виктор прошелнесколько шагов, и его словно ударило. Дверь была открыта, а он помнилсовершенно точно, что прикрывал ее, когда выходил. Держа пистолет перед собой,он медленно подкрался к проему и замер, не решаясь заглянуть внутрь.

Тоня стояла, прислонившись к стене, глядя на мужа стревожным ожиданием. Она понимала, что дом пустой, об этом говорили все еечувства, но ничего не могла поделать. Она представила, что Виктор вот так жебудет обходить каждую комнату, и ей стало плохо.

– Вить! – тихо окликнула она, собираясь предложитьему позвать соседей. – Вить, послушай, тут никого нет, но, если хочешь…

Тоня не успела договорить – Виктор сделал один шаг иоказался в зале. Три последовавших один за другим выстрела словно разорваливоздух в доме и оглушили ее, оглушили так, что в ушах что-то треснуло и вголове установился низкий звон. Под этот звон, раздающийся внутри, она, ничегоне соображая, тоже переступила порог.