Он глянул куда-то за Тоню, и та похолодела. Взгляд был такойстранный, будто Женька видела что-то, невидимое всем остальным. Тоняобернулась, но за спиной никого не было.

– А Мысин чем тебе не угодил? – подал вновь голосКапица. – Или он тоже дрянной человек был?

– Он понял, – неожиданно ответила за ЖенькуТоня. – Он же занимался пластической хирургией. Правильно?

Все удивленно посмотрели на нее, и только Женька сиделспокойный, медленно кивая головой.

– Да, Антонина Сергеевна, все правильно. Глупостьбольшую сделал ваш Аркадий Леонидович. А поначалу я подумал, неплохой мужик!Нет, плохой. Он, видать, начал догадываться, когда про дверь со мнойразговаривал. А стал ему дверь делать – подумал: чего он все ко мнеприглядывается? Потом он ко мне зашел, намеки странные делал, да не выдержал ипредложил в своей клинике кое-что подправить. Ну не глупость ли, а, СтепанИванович?

Капица сглотнул и глухо ответил:

– Дорого же он за свою глупость заплатил!

– По счету, – невозмутимо сказал Женька. – Ато, не ровен час, пошел бы с кем ни попадя делиться открытием, а там и до беды недолго.Зачем же оно нам нужно было? Вовсе даже и незачем. Опять-таки, второй подарочекподвернулся. Понравился тебе второй подарочек, а, Вить?

– Мразь ты какая, – прошептал Виктор,побледнев. – Псих законченный!

– А Графка, значит, у тебя третьим подарочкомбыл? – поинтересовался Капица.

– И третьим, да и вообще… Он же с самого начала всезнал, Евграф-то. И радовался, ой как радовался! Так хотел, чтобы поскореезакончили все с Витенькой нашим… Только он же сумасшедший был, ЕвграфВладиленович, ну и начал фокусы всякие выкидывать. То к Антонине Сергеевненачнет приставать с намеками лишними, то вовсе пойдет в окна заглядывать. А тосовсем учудил, бедолага, – в Андрюхин дом залез и с чердака подсматриватьстал за нашим садом. В общем, вред от него большой мог быть, а пользы никакой.Да он, в общем-то, радовался. Все равно подыхать, так уж со смыслом.

– Вот почему мне казалось… – начала Тоня, поняв,кто смотрел на нее из глухой стены.

– Про вас разговор особый, Антонина Сергеевна, –оборвал ее Женька. – Вы мне благодарны должны быть – если бы не я, Графкавам здорово бы кровь попортил. А вы вместо того по чужим участкам пошлишастать.

Не веря своим ушам, Тоня смотрела на это существо,говорившее о благодарности.

– Вы трех человек убили, – тихо сказала она. –Я вам должна быть благодарна?

– Трех человек? – Женька с искренним недоумениемсмотрел на нее. – Да из них двое и вовсе были почти что нелюди. Вот вашмуж куда больше народу убил, так вы же с ним живете и ребеночка от негопытаетесь заделать!

– Заткнись! – выкрикнул Виктор, пошел было наЖеньку, но Капица вскочил со стула, и Виктор остановился.

– Нет, Вить, не заткнусь, – покачал головойохотник. – Пьеску я для тебя придумал, с хорошим таким концом. Почти какты для нас тогда, в детстве. Жаль, что доиграть не получилось. Ну да ничего,то, что вышло, ты тоже надолго запомнишь. Слишком много душ на твоей совести,Витя, слишком много. Еще и домик наш решил купить… Будто мало тебе того, что тыего хозяев повывел…

– Никого я не повывел! – прорычал Виктор. – Абратья твои всю жизнь идиотами были. Человека живого сжечь – это же догадатьсянадо было!

– Витя! – крикнула Тоня. – Перестань!

Лицо Женьки страшно исказилось. Какую-то долю секундыказалось, что он бросится на Виктора, и Капица приготовился стрелять, ноохотник овладел собой и расслабился. Потом закрыл лицо руками, и в комнатераздался странный звук.

«Рыдает!» – ужаснулась тетя Шура. Но тут Женька отнял руки,и они увидели, что он смеется.

– Ты… ты что? – отшатнулся Виктор. Видеть этогочеловека смеющимся было еще страшнее, чем яростным.

– Ничего, Витя, ничего… – утирая слезы рукой,ответил Женька. – Да, братья мои покойные идиотами были.

– Побойся бога! – не выдержала тетя Шура. –Мишка же твой живой!

– Идиотами, идиотами, – продолжил охотник, необращая внимания на ее слова. – Тебя очень слушали, Витенька. Ты же когоугодно мог заставить сделать то, что хотел, правда? Ты же у нас был самыйумный! Вот ты их и подбил, а сам дома остался.

– Они меня сами уговорили! Они…

Женька засмеялся, и Виктор оборвал фразу на полуслове.

– Уговорили… – протянул Женька с кривойулыбкой. – Они тебя уговорили… – Он вздохнул и сцепил руки взамок. – Глаз не в силах увеличить шесть на девять тех, кто умер, ктопророс густой травой… Я ведь столько книг облазил, Витя, пока нашел-таки этотстишок! Мне понравился, знаешь. А тебе?

Он поднял глаза на Виктора, но тот молчал. Молчала, прижав вужасе руки ко рту, тетя Шура; молчал Капица, крепко сжимая пистолет и матеряпро себя задерживающегося Коломеева. Тоня стояла неподвижно, как окаменевшая,шевеля губами и повторяя про себя слова: «Впрочем, это не впервой».

Пятнадцать лет назад

Внутри была пустота. Такая, словно Женьку выскребли изнутричем-то, что оставило нетронутой одну оболочку, но аккуратно, как скальпелем, срезалос нее изнутри и мясо, и кости, и мысли, и чувства. Все ощущения. Осталось одновоспоминание, не вызывающее никаких эмоций, – беззубое лицо со слезящимисяглазами.

Она не могла ничего сказать, пока глядела на него, потомучто это был не Мишка. Мишку она бы узнала. Избитого, изуродованного,искалеченного… Любого. Но в человеке, стоящем сейчас напротив нее, рядом смолчаливым охранником в форме, не было ничего от ее старшего брата, кромевнешнего сходства. Ничего.

Она уже собралась сказать охраннику, что хочет уйти, но всеникак не могла отвести взгляд от левого глаза заключенного. Глаз частоподергивался, и в его подмигивании было что-то почти неприличное. Каждоедвижение века лишний раз убеждало женщину в том, что перед ней не Мишка, потомучто с Мишкой такого никогда не могло случиться.

– Ну, что пялишься? – раздался хриплыйголос. – Не узнала, сеструха? Родного брата не узнала!

Заключенный повернулся к охраннику и подмигнул здоровымглазом.

– Слышь, че говорю: не узнает она меня!

Охранник смотрел перед собой без всякого выражения.

– Да я это, я, – ухмыльнулся человек с дергающимсяглазом и сделал шаг навстречу Женьке. Та попятилась. – Ба! – удивилсязаключенный. – А что ты пугаешься? Это я, Мишка твой… То есть нет,сеструха, что ж я тебя обманываю? Был Мишка, а стала… – он сделал паузу ирасплылся в ухмылке, – Машка. Был Мишка, стала Машка! – гнусавопропел он, делая еще шаг ей навстречу. – Так что братец у тебя был, дасплыл, а стала сестричка. Вот радости-то вам с Сенькой, а? Сестричка,сестричка, мала невеличка…