Они поели… а потом Эдди тронулся в путь. Это был его третийи последний рейс по этому чертову пляжу.

12

В тот вечер они покрыли приличное расстояние, но когдастрелок объявил привал, Эдди был несколько раздосадован, но не стал спорить,потому что он слишком устал, чтобы геройствовать и отказываться от отдыха, хотяс самого начала надеялся, что им удастся пройти подальше. Вес. Проблемасерьезная. По сравнению с Одеттой, толкать Роланда было ничуть не лучше, чемтолкать вагонетку с железными балками. Эдди поспал еще четыре часа и проснулсяс рассветом, когда солнце только еще показалось над холмами, сглаженнымиэрозией остатками горной гряды. Стрелок кашлял. Кашель с хрипами, слабый — таккашляет старик, умирающий от обширного воспаления легких.

Глаза их встретились. Спазматический приступ кашля вдругобернулся смехом.

— Я еще не кончаюсь, Эдди, — сказал Роланд, — не смотри, чтоменя так пробило на кашель. А ты?

Эдди вспомнил глаза Одетты и мотнул головой.

— Я тоже еще не кончаюсь, хотя чизбургер и «бутончик» мнеочень бы не помешали.

— Бутончик? — не понял Роланд, представив себе яблоневыедеревья и буйство цветов в Королевском Саду (хотя Эдди имел в виду кружечкупива).

— Не бери в голову. Забирайся, дружище. Не четырехместный,конечно, кабриолет, но как-нибудь пару миль мы одолеем.

И они действительно одолели несколько миль, хотя к закатувторого дня его расставания с Одеттой, они ненамного приблизились к тому месту,где была третья дверь. Эдди прилег, надеясь вырубиться еще на четыре часа, ноне прошло и двух, как его разбудил очередной истошный вопль дикой кошки. Онвскочил, его сердце бешено заколотилось. Господи, судя по крику, зверюга былагромадной.

Он увидел, что стрелок тоже не спит: он приподнялся налокте, и глаза его сверкали в темноте.

— Ты готов? — спросил Эдди и медленно поднялся на ноги,скривившись от боли.

— А ты? — едва слышно спросил Роланд.

Эдди потянулся, позвонки захрустели, как будто в спиневзорвались крошечные хлопушки.

— Да. Но я все-таки не отказался бы от чизбургера.

— Ты, по-моему, мечтал о цыпленке.

Эдди застонал:

— Не трави душу, старик.

Когда взошедшее солнце осветило холмы, вдали показаласьтретья дверь. Они добрались до нее через два часа.

Снова все вместе, подумал Эдди, готовый свалиться с ног.

Но он явно поторопился с выводом. Одетты Холмс не быловидно. Нигде.

13

— Одетта! — закричал Эдди, и теперь голос его был точнотаким же надорванным и хриплым, как и у той, другой.

В ответ тишина. Не было даже эха, которое он мог бы принятьпо ошибке за голос Одетты. Эти низкие, выветренные холмы не отражали звука.Слышался только плеск волн, особенно громкий на этом узеньком клинышке берега —глухой и ритмичный грохот прибоя о стену грота, пробитого волнами в хрупкомкамне скалы, — и непрестанный вой ветра.

— Одетта!

На этот раз он закричал так громко, что голос его сорвался,и острая боль, точно рыбная кость, вонзилась в голосовые связки. Взгляд егоисступленно шарил по холмам, высматривая светло-коричневое пятнышко ее ладони,промельк движения, когда она встанет… или (да простит его Бог) яркие пятнакрови на бурых камнях.

Он поймал себя на том, что пытается угадать, что он будетделать, если действительно там будет кровь, или если найдется револьвер сглубокими следами зубов на сандаловом дереве рукояти. Наверное, он впадет вистерику, если вообще не сойдет с ума, но он все равно продолжал высматривать…хоть что-нибудь.

Но он ничего не увидел. Не услышал даже самого слабогоответного крика.

Стрелок тем временем изучал третью дверь. Он ждал, что наней будет написано одно слово, то самое слово, которое произнес человек вчерном, переворачивая шестую карту колоды Таро на пыльной Голгофе, где они сРоландом долго беседовали в бесконечной ночи. Смерть, сказал тогда Уолтер, ноне твоя, стрелок.

На двери было слово, но совсем другое… не СМЕРТЬ. Онпрочитал его снова, беззвучно шевеля губами:

ТОЛКАЧ

И все же оно означает смерть, подумал Роланд и понял, чтоэто так.

Он вдруг сообразил, что голос Эдди стал удаляться, иобернулся. Эдди карабкался вверх по склону ближайшего холма, не переставаязвать Одетту.

Сначала Роланд решил его не удерживать.

Может быть, Эдди найдет ее, может быть, даже живой и неслишком сильно искалеченной, и это по-прежнему будет она. Он мог допустить, чтоэти двое даже сумеют наладить здесь свою жизнь, что любовь Эдди к Одетте и ее —к нему все-таки одолеют ночную тень, которая называет себя Деттой Уокер. Да,очень возможно, что между ними двумя нет места для Детты, и она просто тихоисчезнет. По-своему он был романтиком, суровым и жестким, но все же немножкоромантиком… но в то же время он был непробиваемым реалистом и знал, что иногдалюбовь действительно побеждает все. А что остается ему? Даже если ему удастсязаполучить лекарства из мира Эдди, те самые, которые так помогли ему в прошлыйраз, помогут ли они теперь? Сейчас ему хуже, чем в прошлый раз, и он дажепоймал себя на том, что начинает уже беспокоиться, как далеко все зашло. Руки иноги болели, в голове глухо гудело, грудь отяжелела, наполнившись мокротой.Когда он кашлял, левый бок обжигала боль, как будто там у него были сломаныребра. Левое ухо горело. Может быть, думал он, настало время со всем этимпокончить и просто сдаться.

При этой мысли все существо его возмутилось.

— Эдди! — закричал он, и теперь голос его не сорвалсякашлем, а звучал, как всегда, глубоко и мощно.

Эдди обернулся, стоя одною ногою на влажном прибрежномгрунте, а другую поставив уже на каменистый выступ.

— Иди, — сказал он и небрежно махнул рукою, как будто даваяпонять этим жестом, что он хочет избавиться от стрелка и заняться своимнастоящим делом, действительно важным делом: найти Одетту и спасти ее, если втом будет необходимость. — Все нормально. Иди туда и забери все, что нужно.Когда ты вернешься, мы будем здесь.

— Что-то я сомневаюсь.

— Мне нужно найти ее, — Эдди взглянул на Роланда, и взглядего был открытым и чистым. — То есть, действительно нужно.

— Я понимаю, что ты ее любишь и что тебе это действительнонеобходимо, — сказал стрелок. — Но на этот раз я хочу, чтобы ты пошел вместе сомною, Эдди.