– Точно, она от них сбежать хотела, вот поэтому без денег сюда и примчалась! – ахнула баба Нюра.

Стас понял, что больше ничего интересного не узнает и, предоставив народу сочинять страшилки, пошел в машину. А через пару минут к нему присоединился Кирсанов. Молча завел машину и рванул обратно в Москву. Много они не узнали, но картина вырисовывалась безрадостная.

Scio me nihil scire (я знаю, что ничего не знаю), – пробормотал Кирсанов, выжимая газ до полика.

Во-первых, не прибедняйся, кое-что мы с тобой разнюхали, – демонстративно пристегиваясь ремнем, произнес Стас, – а, во-вторых, среди твоих любимых латинских изречений попадаются очень мудрые, например, такие как – спеши медленно!

Кирсанов покосился на друга, схватившегося за ручку дверцы, и слегка сбавил скорость. Он должен был спешить. Убийца опять промахнулся. Лика выжила и на этот раз. Значит, будет еще одна попытка. Сколько жизней осталось у нее в запасе?

Дверь открылась, и Лика оказалась нос к носу с Алевтиной.

– Господи! – завопила та. – Приехали!

Но крик радости тут же оборвался, когда она осознала, как выглядит ее подруга.

– Войти можно? – спросила Лика и шагнула вперед.

Алевтина ее пропустила и зачем-то высунулась на лестничную клетку, будто ожидая там еще кого-нибудь обнаружить. Они молча продефилировали по общему коридору, Лика прихрамывая, Алька с прискоком, и зашли в комнату Алевтины.

– Почему у тебя такой вид, Лика? – тихим, дрожащим от волнения, голосом спросила хозяйка. – Что с рукой, а с ногой, лыжи подвели? Почему ты грязная и лохматая? Чья это одежда? И почему ты молчишь?!

– Алька, дай попить, желательно чаю, – попросила Лика, тяжело плюхаясь на стул.

– Онин секунд, – засуетилась подруга.

Только сложные блюда она готовила на общей кухне. Все, от быстрых кашек до горячих бутербродов, готовилось в микроволновке прямо в комнате. Строго говоря, ее комната состояла из объединенной территории комнаты, кладовки, алькова и балкона, поэтому площадь позволяла устроить несколько зон, по мере необходимости, трансформирующихся в различные по назначению места. «Моя суперкомуналка» говорила о ней Алька.

Когда Лика уселась за обеденный стол, подруга включила электрический чайник, налила в большую кружку заварки, заверив подругу, что она свежайшая, сунула туда же толстый ломоть лимона. Лика молча кивнула. Хозяйка, косясь на гостью, накромсала колбасы и сыра, отрезала пару ломтей хлеба, пододвинула тарелку под нос Лике и налила подоспевшего кипятка в кружку.

– Лика, ты ешь, но если можешь, то хоть что-нибудь и рассказывай, – взмолилась Алька. – Я тут вся извелась, как там у вас дела. Ты вообще в Домбае-то была? Ты за все время даже не позвонила, а я, между прочим, волновалась!

– И надо сказать не зря, – с полным ртом заметила Лика, – волновалась.

– Это я вижу, – Алевтина легонько коснулась гипса на руке Лики. – Как руку-то сломала, горе-лыжница?

– О, это никакого отношения к лыжам не имеет, свеженький переломчик-то, – усмехнулась Лика. – Сегодняшний. Я, понимаешь ли, Алька, с крыши плохо прыгаю. Вот рука моей неуклюжести и не выдержала.

– С крыши? – промямлила Алевтина.

– А вообще-то нет у меня никакой неуклюжести! – размахивая гигантским бутербродом, заявила Лика. – Чего это я на себя наговариваю?! Ты помнишь, как я танцевала? Скажи, так неуклюжие люди двигаются?

Она вскочила из-за стола и закружилась на месте на одной ноге. Алька вытаращилась на подругу во все глаза. Она ее такой давно не видела. Да что там давно. Никогда она ее не видела в подобном возбуждении. Лика плюхнулась снова за стол и минуты три-четыре бурно ораторствовала о необходимости верить в собственные силы, а не полагаться во всем на окружающих, и призывала Алевтину к стопроцентной самостоятельности.

– Лика, ты погоди, – остановила ее взволнованная Алька и метнулась к шкафчику, в котором держала лекарства.

Она, наконец, сообразила, что подружка на грани нервного срыва. Быстро накапав валерьянки и корвалола, она сунула стаканчик Лике. Та поморщилась, выпила и закусила колбаской.

– Ну как, лучше?

– Намного, так хорошо мне давно не было, – заверила ее гостья. – Дай мне телефон, а?

Заполучив трубку, она, неловко управляясь одной рукой, набрала домашний номер, несколько длинных гудков «и в ответ – тишина». Что это значит? Самое худшее – он в плену? Воображение нарисовало ужасную картину – Макс в средневековой камере пыток привязан к дыбе, а вокруг кружат злобные куклуксклановцы, из прорезей капюшонов поблескивают в ощеренных ртах острые клыки вампиров. Бр-р-р!

Лика помотала головой, отгоняя наваждение. Рано паниковать, Макс может быть где угодно, необязательно ему сидеть дома возле телефона. Время же еще детское! В любом случае, если он побывал в Поповке, то знает от соседей, что она жива и почти здорова. Наверное, он просто опоздал на встречу, а убийца прослушивал его телефоны, засек Лику и приехал с ней разделаться. Точно, точно, так все и было. Убийца очень близкий им человек, он все знает вплоть для любимого сорта шоколада, так неужели он не догадался, куда она помчалась из Москвы. Куда она вообще могла податься, кроме как не в свою Поповку?!

– Лика, если ты сию секунду не объяснишь, что происходит, я буду драться, – призналась Алька.

– Если кратко, то по приезду в Домбай за мной начинает гоняться чокнутый киллер. Убить ему меня почему-то не удается, но до умопомешательства осталась пара шагов. Меня пытались отравить, толкнуть под снегоход, караулили в номере, нападали из-за угла. А потом взяли в плен и продали в рабство. Оттуда я бежала, но успела простудиться так, что едва не померла. И вот сегодня меня пытались сжечь в Поповке, замкнули в доме и подожгли. Класс, да?

– Ага, класс, – сказала Алька, тараща на нее глаза. – Высший класс! А ты себя хорошо чувствуешь?

– Я? О, я себя превосходно чувствую, отлично, восхитительно! А как еще может себя чувствовать человек, с которым приключилось все, что я перечислила?! – бурно жестикулируя вопила Лика. – Ты в своем уме, Алька? Ты чего всякие глупости спрашиваешь? Не видишь, в каком я состоянии?

– Я в своем уме, – разозлилась Алевтина. – Это ты, кажется, из своего выжила. Послушай себя со стороны. Бред. Полный бред. Ты являешься ко мне посреди ночи, выглядишь, как бомжиха, рука сломана. В то время, как должна пребывать в романтическом путешествии, наслаждаясь горным курортом. К тому же начинаешь нести какую-то ахинею. Какой киллер? Какое рабство? Кому ты нужна, тебя убивать? Ну продать в гарем – это куда ни шло, но убивать… За что? Или это был маньяк, и ты ему где-то перешла дорогу?

– Может, и маньяк, но какой-то непрофессиональный, – пожала плечами Лика. – Говорю же тебе, пока воюем. Счет равный, примерно шесть к шести.

– Очень хорошо, – похвалила Алька. – И после этого ты утверждаешь, что дружишь с головой? Ладно, пусть так. Но, куда твой Макс драгоценный смотрел, пока за тобой маньяки-недоучки гонялись? Как мог допустить плена, рабства или чего там еще?