подвезли Готхильфа до его отеля, — Одед излагал свою версию складно, будто только и ждал возможности все объяснить. — Они отвезли его в отель. Перед этим у них был трудный разговор, но он все-таки старик, и в такую жару они не хотели посылать его искать такси. Приличные люди так не поступают, а мы говорим о добропорядочной паре — это само собой. Можно еще добавить, что перед этим, когда они еще были в галерее, этот гад сказал им, что он болен: допустим, жаловался на расстройство зрения и головокружение. В общем, они его подвезли, а потом, неизвестно когда, он просто исчез. Несколько месяцев спустя, скажем, зимой, группа туристов обнаружила человеческие кости в вади у Мертвого моря. А патологоанатомическое исследование подтвердило, что это останки пропавшего мужчины. Кто знает, что с ним случилось? Все возможно. Возможно, в припадке старческого маразма он решил отправиться погулять в пустыню в разгар лета. Возможно, он стал жертвой теракта, а возможно, просто разозлил своего таксиста. В любом случае, вселенское правосудие сделало свое дело.

— Неубедительно, — решительно сказала я. — Нельзя полагаться на вселенское правосудие. Ты ведь и сам в него не веришь.

Я сказала «ты сам». Я смогла сказать «ты»!

Он посмотрел мне в глаза — до сих пор он не смотрел на меня, — и я почувствовала, как неожиданное тепло заливает мое лицо. Муж смотрел на меня, а я краснела, и осознание происходящего только усиливало мой румянец.

Мгновение мы сидели так, он смотрел, а я краснела и не опускала глаз. Наконец он улыбнулся, пожал плечами и сказал, что доверяет мне.

— Ты… — сказал он. — Если ты когда-нибудь по какой-то причине решишь записать эту фантазию, я верю, что как художник ты найдешь решение.

Его живой голос звучал почти как смех. Как будто он смеялся вместе со мной. Наказания не будет. Не должно быть и не будет, потому что мы с Одедом этого не допустим. Не за что наказывать.

Одед сказал, что доверяет мне. Муж улыбался мне, как девчонке.

— Их любовь станет только крепче, — сказал он. Но последовавшее за этим потирание подбородка немедленно выдало тревогу по поводу моих мыслей о писательстве. И таким образом, выразив мне доверие, он без паузы предложил вернуть к жизни Алису и возобновить мои прогулки с ней по нашему городу.

— Ты только представь! Тебе даже не придется возвращать ее к жизни, как во всяких сиквелах, и не надо будет никому объяснять, почему она не умерла. Никто, кроме твоего редактора и меня, не знает, что с ней случилось в последней колонке, которую ты написала, потому что, в конце концов, они ее так и не напечатали, и можно сделать вид, будто ничего такого на самом деле никогда не было.

*

Мой муж всегда был упрямцем, но после инцидента в пустыне он проявил новый вид самоутверждения — это подтвердит любой, кто его знает, — дело дошло до того, что в прошлом месяце у него с отцом произошла стычка в офисе. Одед отказался от тихой дипломатии — секретарши рассказали мне о криках, доносившихся из-за двери. Менахем, я полагаю, голоса не повышал, но потом, в течение четырех дней, они не обменялись ни словом, и мой муж, настроенный спокойно и решительно, дал понять, что, если на этот раз отец не отступит и не перестанет вмешиваться в его дела, он уйдет.

Свекровь звонила мне каждый день с успокаивающей светской беседой, как будто это меня нужно было умиротворить. Но к пятнице, когда мы как обычно пришли к ним на ужин, Менахем с патриархальным достоинством уже подписал акт о своей капитуляции, потому что его сын не желал довольствоваться меньшим.

Мужчины пришли соглашению. В ответ на капитуляцию отца мой муж вел себя с железной вежливостью — впервые с тех пор, как мы встретились, я заметила сходство между двумя мужчинами, — и когда мы все сели за стол, Менахем обнял Одеда за плечи.

— Мой сын победил меня, — сказал он мне, а сын не склонил головы и не поднял руки, чтобы его коснуться. Он смотрел прямо перед собой, его лицо было трудно прочитать, в те дни это было трудно даже для меня — могу только сказать, что он выглядел задумчивым.

Дела имеют последствия. Это неизбежно, но было ли последующее развитие событий вызвано нашими действиями? Были ли события той ночи причиной изменения личности моего мужа? С точки зрения сюжета это можно было бы представить так: одно влечет за собой другое, пока все не выяснится. Но я не знаю, что привело к чему, что и как повлияло на моего мужа, так же как я не знаю, что именно привело меня в конце концов на могилу моей матери. Для таких вещей в действительности никогда нет определенных причин, и моей непосредственной и очевидной причиной была Элишева.

Приближалась годовщина смерти, и было ясно, что она спросит меня, а мне не хотелось уклоняться или лгать ей.

Я не хотела ее разочаровывать; на этом этапе ко мне уже вернулась устойчивость, и я знала, что в моих силах доставить сестре удовольствие. И как только я решила исполнить ее желание, я поняла, что поход на кладбище не будет жертвой или вынужденной уступкой ради нее. Я поняла это, когда вместо обиды, которую ожидала испытать, мною действительно овладело какое-то любопытство; желание заново оценить себя у могилы матери, которая нас покинула. Такого основательного самоанализа я не предпринимала с тех пор, как родила первого сына, когда мое материнство было для меня в новинку. С тех пор многое произошло. Я сделала то, что сделала, я положила конец. Я удалила нелюдя с лица земли. У меня не было выбора, земля не могла его вынести, и я тоже. Смягчил ли этот акт удаления мое отношение к матери? Может быть, она тоже не могла больше вынести и поэтому покончила с собой.

Как только я приняла решение, мне пришлось выяснить, где находится могила; я забыла адрес покойной, и когда мы приехали туда, мы с Одедом — не в день ее смерти, а за два дня до того — с трудом узнала это место. Деревья на склонах выросли. Гору прорезали новые дороги, и белизна кладбища кончалась уже далеко. Несмотря на сумерки, я смогла насчитать аж пять припаркованных неподалеку бульдозеров.

Вид ничего во мне не пробудил, никакого нежного забытого воспоминания, но я сделала то, что от меня ожидали: взяла ведро, наполнила его водой