Герман поглядел на Ваху. Он не помнил фамилии этого человекас лицом, словно бы высеченным из грубого серого камня. Вроде бы он чеченец,вспомнилось сейчас, когда услышал про кавказские горы. Ну, с адресом побега всеясно: эта территория в наше время похлеще какого-нибудь махновского Гуляй-поля!Но вертолет… Сколько может лететь вертолет? Три, пять часов? Сомнительно.Наверное, обдуман пункт посадки, где-то ждет подстава.

Он не метался мыслями: да как же это могло случиться, дакаким образом? Как бы оно ни случилось, судя по слаженности действий ивооружению захватчиков, все было обдумано заранее. И очень тщательно. И можноне сомневаться: присутствовала устойчивая связь с волей.

Он нахмурился, ловя обрывок какой-то догадки, родившейся какответ на вопрос: почему те двое урок выскочили из его кабинета вооруженными?..

– Ладно, короче, – взмахнул пистолетом Стольник. – Деталипосле. Не крути так громко колесиками, лепило, девчонка потом все теберасскажет, как машинки с пушками сюда доставили. Христос воскрес! – хихикнулон, поворачиваясь к Вахе. – Или Аллах акбар? Воистину акбар!

Девушка резко вздрогнула под рукой Германа. Он покосился – ивстретил полный ужаса и изумления взгляд.

– Я ничего не понимаю, – сказала тихо. – Он что, хочетсказать – мы привезли сюда оружие? Чепуха какая.

– Так это ты… со своими куличами! – захлебнулась крикомРегина Теофиловна.

Ваша повел стволом – она умолкла, будто подавилась.

Девушка закрыла лицо руками.

– Не переживай, – отечески сказал Стольник. – Это мужскиеигры. Вас не обыскивали, конечно? И коробки не проверили? Ну да, кому это нахрен надо среди ночи да когда такой батончик своими сиськами груз прикрывает.

– Это… шофер? – с запинкой спросила девушка.

– Да уж не этот ваш… смиренный инокпланетянин под рясойприволок! – хохотнул Стольник. – А лихо все проделано, да? Разлила-ась Волгашироко!.. – дурашливо заорал он вдруг и резко оборвал песню: – Ладно, кончилибазар. Вы, двое, быстро решили: куда – к стенке или с нами?

– С вами, – выпалил Антон, дергая Макса за руку, – конечно!

– Лады. Тогда наденьте штаны, а то стоите, как двагрызуна-детсадника. Да и сам оденусь, холодрыга.

Он вернулся в палату.

– Пошли, – взмахнул оружием Ваха. – Все сюда!

Бирюк отталкивал заложников от стенки, гнал в процедурную.

Герман оглянулся:

– Афганец, погоди. Что с Севастьяновым?

Тот молча передернул плечами:

– Да брось ты, доктор. Кому надо умереть – тот умер.

– Убили его? Да вы совсем, что ли?.. Сами себя гробите!

Не обращая внимания на Бирюка, Герман нагнулся, нажалпальцами пониже левого уха охранника и не сдержал облегченного вздоха, ощутивслабое биение пульса: – Он жив!

Ваха, оскалясь, шагнул к нему, но Бирюк качнул головой:

– Не надо, еще успеем. Чем больше живых, тем лучше – онправ. Если бы этот поганый вертухай сдох, они бы там совсем озверели.

«Значит, не он стрелял в Севастьянова, – догадался Герман. –Конечно, сам Ваха!»

Он перевернул Севастьянова и потащил по полу в процедурную.

– Во, вытирай пол, давай, а то тут такая грязища! –пробурчал Ваха, но не сделал попытки помешать Герману.

Севастьянов был тяжел, как каменный. Герман оглянулся, ноАгапов, поддерживая повисшую на нем Регину Теофиловну, уже вышел в процедурную.

Тут чье-то плечо коснулось плеча Германа. Та девушка изфонда.

– Я не виновата, – пробормотала она, вцепляясь в плечораненого и пытаясь тянуть. – Я не знала! Я думала, у нас двигатель заглох… итрактор нас тоже не сразу вытащил, это все выглядело так естественно!

– Осторожнее, – сказал Герман, – не так рьяно. Я еще непонял, куда он ранен, так что постарайтесь ему не повредить. Лучшеподдерживайте ноги, а я возьму за плечи.

Севастьянов оказался так тяжел, что когда его дотащили допроцедурной, у Германа сердце ходуном ходило, а девушка была бледная,прямо-таки белая, и дышала надсадно. Поднять и положить раненого на узенькийтопчан им оказалось не под силу.

Сопровождавший их Бирюк сноровисто обшарил шкафчики, вывалилна пол горстями небогатый запас таблеток и беспощадно раздавил их каблуками.Швырнул Герману бинт, охапку ваты, а несколько бутылочек со спиртом и йодомхладнокровно грохнул в раковине.

Герман поморщился от резкого запаха и от вдребезги разбитыхнадежд. В одном из этих бутыльков было то, что он сегодня видел во сне, и, чегогреха таить, мелькнула полубезумная надежда… но спирт с клофелином, булькая,скрылся в стоке.

– Черт бы тебя подрал! – со злым отчаянием сказал Герман. –А рану я чем промою?

Бирюк молча вышел.

Агапов метнулся к окну, но оно мало что было забранорешеткой – почти вплотную примыкало к бетонной стене.

– Сколько раз хотел перенести процедурную в другую комнату,посветлее, – вздохнул Герман. – Сейчас бы штурмовали окошко… Хотя вряд ли нампозволили бы. Регина Теофиловна, поможете перевязать? Вы как?

Она слабо качнула головой: видимо, никак. Герман вгляделся вее землистое лицо, рыхло обвисшее на топчане тело.

– Ну, вы все-таки держитесь, – сказал как мог мягко, хотяраздражение вспыхнуло в душе. – Единственное достоинство, которое от нас сейчастребуется, это терпение.

Регина, чудилось, не услышала ни слова.

– Я помогу, – шепнул кто-то рядом, и серые глаза глянули нанего сверху. – Надо руки помыть, да?

– Потом, – качнул головой Герман. – Сначала одежду разрежем.

Севастьянов был ранен в правое плечо и дважды в руку –локоть и кисть перебиты пулями. Девушка, стоя на коленях и сосредоточенно сведяброви, резала ножницами окровавленную одежду. Герман исподтишка на неепоглядывал не то чтобы из какого-то особого интереса, скорее из опасения – негрохнулась бы в обморок. Уж очень она была бледная. Но ничего, держаласьхорошо, только иногда тихонько всхлипывала без слез: то ли от жалости кСевастьянову, то ли от собственных переживаний.

За дверью громко разговаривали, гоготали. Визгливопробивался голос Антона: