– А мы спали! А мы ничего и не подозревали! Мы с Максомспали, и…

– Спали с Максом? – глумливо перебил Стольник. – И кто извас дятел-долбило, а кто дупло подставлял?

Заржали хором, Антон громче всех. И вдруг стихло, словно посигналу.

– Я хочу говорить с вашим главарем! – слабо донеслось сулицы, и Герман вскинул голову, узнав голос начальника колонии. Молодец,Китаев, быстро примчался.

– Китаев, ты только особо не петушись, – крикнул Стольник. –И проповедей не читай, не надо, а то знаю я тебя. У нас два ваших вертухая,лепило, жирная шкапа из санчасти и еще какая-то городская антилопа. Какскажешь, так и сделаем: или полягут они тут с нами, или все вместе полетаем надпросторами краев и областей. Записывай или наизусть учи, твое дело, но нам нуженвертолет с запасом горючего на восемь часов. Канистрами тоже берем! И грины,грины, Китаев! Мульен баксов! – Стольник захохотал. – Ты там не обделался, шеф?Это шутка, не трясись. Сам понимаю, что за те три часа, которые мы вам на всепро все даем, столько не накопить. Ладно! Давайте на первое время пятьдесяттысчонок, а остальное мы сами себе добудем!

После паузы раздался неуверенный голос Китаева:

– Ты, что ли, Стольник?

– А кто же? – обрадовался тот. – Узнал, да?

– Тебя да не узнать! Но не ожидал такой дури. Где я тебе затри часа вертолет с полусотней тысяч баксов да с горючим возьму, рожу, что ли?

– Твои проблемы, – миролюбиво откликнулся Стольник. – Ноимей в виду: Севастьянова уже продырявили. Хватит ли у него терпежу на три часа– не знаю. Не бери греха на душу – он будет первый, если что не так. А потом закаждые полчаса задержки будем остальных по частям вам выдавать. По частям,ясно? И все, все, Китаев, иди работай, а то время пошло! И вот еще что! Если тынамерен под окошком торчать и маячить насчет довесков за побег, а то, не дайбог, приезжего попа сюда проповедовать притащишь, – имей в виду, что я этойхреновины за свой век наслушался выше крыши! И стал очень даже нервный. Так чтопомалкивай, не зли меня, а то возьмемся за этих двух бабенок. Понял? Нет, тымне скажи – понял?

Ответа Китаева слышно не было, но Стольник, похоже, осталсядоволен.

– Ну вот и ладно. Все, выключай свое радио.

Герман и девушка переглянулись. Она с болью прикрыла глаза:

– Они ведь, наверное, еще не знают, откуда у этих оружие.Тот шофер, он там ходит как ни в чем не бывало, гадость такая…

– Китаев не дурак, – покачал головой Герман, намочив комваты и осторожно протирая плечо Севастьянова. – Но, боюсь, шофера уже и следпростыл. Я слышал, он ночевать в машине оставался? И за территорией небось?Очень предусмотрительно! Кстати, что это у вас за организация такая, что вывместе с яблоками гранаты возите?

– Нормальная организация, – буркнула она не без обиды. –Была образована еще в начале прошлого века, потом, конечно, зачахла. Нескольколет назад начала работать снова… И ведь все эти яблоки покупала я сама! –всплеснула окровавленными руками. – И куличи заказывала! И все-все! Но,конечно, загружали это вчера вечером. В транспортном агентстве сказали, чтомашину с грузом на ночь оставят в теплом гараже, так что волноваться не о чем…

– Не о чем, – рассеянно согласился Герман. – И нет смысласейчас об этом думать. Разрежьте-ка еще вот тут… хорошо.

– Как вы думаете, они нас отпустят?

Девушка не смотрела на него, и слава богу. Герман, конечно,постарался согнать с лица всякое выражение, и все-таки… Ничтожная сумма,запрошенная Стольником, именно поэтому и была такой смехотворной, что это лишьна первое время, он правильно сказал. И если отбросить мысль о том, чтоСтольник намерен выкопать какой-нибудь общак, тщательно захованный, например,на кладбище (и такое случается!), выходит, что в Чечне он заломит хорошую ценуза заложников. Там такие вещи – обычное дело, бизнес! А заложников пятеро, изних четверо – работники органов, включая их с Региной. Если Севастьяноввыживет, конечно, что еще не факт. А то будет трое… Но во всяком случае ясно:никто их с полпути не отпустит. Если… если они не вырвутся сами.

Герман оглянулся, досадливо качнул головой. Сомнительно.Очень сомнительно!

Словно в ответ его мыслям, Регина Теофиловна громковсхлипнула. Похоже, до нее тоже дошел нехитрый финансовый расклад… Агаповнеподвижно смотрел в пол. На его лице застыло выражение полнейшейбезнадежности. Герман знал его, конечно, вскользь как человека, но успелусвоить, что у Агапова хронический гастрит, наложивший отпечаток и на егофизиономию, и на образ мыслей, и на способность к действию. Сидит как неживой…А впрочем, что изменилось бы, окажись он «живым»? Их двое против, самое малое,шестерых вооруженных людей. В кино это, конечно, могло бы выглядеть классно! Иеще более великолепный мог бы получиться боевик, в котором доктор напустил бына злодеев какие-то африканские колдовские штучки.

Нет, хватит! Напускался уже в своей жизни! В конец концов,чтобы провести полноценное «переоборудование» мужчины в женщину, нужны годы игоды. А он обтяпал дельце с Хинганом за шесть месяцев! Да и теперь… Знал быхоть какое-то колдовство, непременно применил бы. Но вот беда: лечить (калечить– тож!) он научился, а вот шаманить – увы… Так чем же он лучше Агапова, изкоторого, отняв табельное оружие, словно бы выпустили воздух? Вот если бывместо Агапова оказался Севастьянов… Это был крепкий мужик, который никогда нестеснялся продемонстрировать – хотя бы визуально – увесистость своих кулаков ирассуждал: «Меня за всю службу тысяча зеков грозилась убить после заключения истолько же обещали поставить бутылку на свободе. И никто не сдержал слова!»

Но Севастьянов лежит замертво, и единственный, на когосейчас может рассчитывать Герман, это на самого себя. Конечно, еслиподнапрячься… не такой уж он цветик полевой, каким небось кажется этимотморозкам. Когда-то слыл за первого хулигана восьмой нижегородской школы. Да иАлесан кое-чему подучил… Вот только закончит перевязку Севастьянова, а тамможно и с захватчиками побеседовать тишком да ладком. Как это выражаетсяСтольник? Покуликать по-свойски, вот именно.

– Ох, боже мой, смотрите! – испуганно выдохнула девушка, иГерман очнулся. Вот странно – руки совершенно автоматически выполняют привычнуюработу, а мысли блуждают бог знает где. Герман даже несколько удивился,«вернувшись».

Еще больше он удивился, увидев, что глаза Севастьяноваоткрыты.

– Николай Иванович, привет, друг дорогой, – ласково сказалГерман, перехватывая его запястье и с огорчением отмечая, что пульс дерганый,слабый. Да и смотреть на него Севастьянов смотрел, конечно, только вряд личто-то видел.