— Вино пить будем?

— А у тебя есть сомнения?

Озеров усмехнулся. Любовь к «плебейским» сладким винам былаих общим коньком.

— Ну и как «серебристый мускат»? Нашел?

Ярослав покачал головой.

— Забудь. Я выяснял у главного винодела Казахстана.Виноградники вырублены, «серебристого» не предвидится.

— Обидно… — искренне отозвался Тимофей.

Заров сел в кресло, на пол рядом немедленно плюхнуласьсобака, придавив ноги.

— Ладно, будем пить массандровскую мадеру. И расскажешь, кактебя занесло в Москву, — Озеров вышел.

Ярослав посмотрел на пса. Тихо спросил:

— Врать будем?

Собака молчала, шумно дыша, и глядя в глаза.

— Будем, — перевел ее взгляд Заров. — Работа такая.

Скицын на памяти Ярослава не пьянел никогда. Или почтиникогда. Скорее всего, из-за массы.

Сейчас, разливая остатки водки, он увлеченно говорил:

— …решил я, после таких совпадений, заняться исследованиямихудожественных текстов с точки зрения их совпадения.

— Плагиат вылавливать? — Визитер потянулся к рюмке.

— Нет, зачем плагиат? Плагиат вы друг у друга ловите, этоваша профессиональная болезнь и любимое развлечение… Сейчас… — Степан открылстол, принялся рыться в нем, выволакивая на свет какой-то невообразимый хлам:тетрадки, мотки разноцветных проводков, еловую шишку, связку рыжих от ржавчиныключей, стеклянные шарики.

— Подобные сокровища я собирал классе в первом… или вовтором, — заметил Визитер.

— Ага, с тех пор и копится… — Скицын пожал плечами. — Всекак-то недосуг выкинуть… О!

Он выхватил какой-то лист, уселся обратно, торжествующе поднялпалец:

— Слушай и сравнивай!

— Я весь внимание.

— «Иногда я во сне покушался на убийство. Но знаете, чтослучается? Держу, например, пистолет. Целюсь, например, в спокойного врага,проявляющего безучастный интерес к моим действиям. О да, я исправно нажимаю насобачку, но одна пуля за другой вяло выкатываются на пол из придурковатогодула».

— Красиво, — признал Визитер. — И что?

— Фрагмент второй! — изрек Скицын. — Сравнивай! «Пистолетхлопнул негромко и как-то нехотя. Выплюнул бледный огонек. Затвор, помедлив,отошел назад, выбросил гильзу и с натугой послал в ствол второй патрон».Так-так-так… так… во! «Опять выскочил желтый язычок огня, а следом за ним пуля.Она ударилась о мокрое пальто…»

— «И упала в снег», — закончил Визитер. — И в третий разгерой стрельнул, и снова пистолет сработал с томительным бессилием…

— Молодец, — Степан отложил листок, скрестил руки на животе.— Здорово?

— И что с того? Любой писатель мнит себя господиномреальности… когда пишет. И понимает, что мечтам его не сбыться… что пуливыкатятся из дула, и запрыгают по снегу.

Скицын ехидно усмехнулся.

— Ладно, не придирайся. Я вот хочу подборочку сделать — какгоспода писатели, независимо друг от друга, используют сходные образы вэмоционально значимых моментах повествования. Шикарная будет статейка!

— Дождешься, что господа писатели, с их эмоциональностью,скинутся, и наймут киллера. Чтобы он попугал как следует известного психолога.

Степан вздохнул:

— Кровожадный вы народ, литераторы… Если уж нанимать, такчтобы убил. Дешевле выйдет.

— Ты что, серьезно?

— Конечно. Попугать, сломать пару ребер — это ведь неразовая акция. Надо хотя бы дважды прийти. Соответственно и цена выше.

— Не предполагал. Откуда ты знаешь?

— От одного клиента. У него на почве бизнеса такой неврозпопер… даже жалко мужика… немного.

— Степан… — Визитер откинулся в кресле. В голове шумело.Было тоскливо и сумрачно. — Тебе нравится наш мир?

— Ты о чем?

— О жизни.

— Я что, похож на идиота? Нет.

— А как бы отнесся к ситуации, когда один человек получает всвои руки власть над миром? Хороший человек, желающий миру добра.

— На «хоррор» потянуло? — Степан оживился. — Я бы отнессякрайне отрицательно. История полна таких мечтателей. Тебе назвать десяток именлюдей, желавших всеобщего блаженства?

— Не надо. Степан, я говорю не о диктаторе, не о пророке.Никакого насилия… даже никакой явной власти. Просто мир непроизвольно начинаетподстраиваться под конкретного человека. Отвечать его представлениям о счастье.

— Это еще хуже, — быстро ответил Скицын. — Явногодиктатора-благодетеля шлепнули бы… или распяли на торопливо сколоченном кресте.Тайный правитель, исподволь навязывающий свою волю человечеству — кудастрашнее.

— Да почему?

— Да потому! Кого ты хотел бы видеть в такой роли?

— Себя.

Скицын замолчал, наклонил голову, разглядывая Визитера.

— Вот оно что… ну извини. Недооценил. Ты такой кошмарпридумал, что меня пот прошиб.

— Почему? Ты сам хотел бы стать… стержнем цивилизации? Еедушой?

Степан кивнул:

— Хотел бы. Но не дай Бог. Ни мне, ни тебе.

— Степан, давай чуть конкретнее.

— Да ты что, Ярик… Славик. Рехнулся? Механик наших душ, тыподумай немного! Власть над миром! А в руках — не танки и дебилы в касках, апружинки, которые двигают нашими поступками! Знаешь, как отразится намиллиардах то, что тебя в детстве не брали играть в футбол, а в юности завалилина экзамене?

— Не знаю!

— И я не знаю. Но все, все что было с тобой — оно не исчезлоникуда. Оно где-то там, в тайниках души, куда нормальные люди не заглядывают! Иправить будет не твоя четко сформулированная и добродетельная мысль, а тотоскал темноты, что у каждого в подсознании! У каждого! От папы римского, доманьяка, приговоренного к расстрелу! Человек — не господь Бог, которыйбезгрешен… впрочем этот вопрос тоже сомнителен, выдумать ад, не греша самому —это еще та проблемка!

— Богохульник.

— Скептик. Ярослав, такой мир стал бы кошмаром.

— Не уверен. Скажем так, были в истории личности, которыестановились подобной душой цивилизации. Пусть даже не всей, их ограничивалобщая отсталость мира…

— Угу. На Христа сошлись. Общая отсталость… хм. Слава! —Скицын перегнулся через столик, покачал пальцем: — Я в одной статье прекрасныйпример вычитал… Помнишь историю про доктора Джекиля и мистера Хайда?