— Откуда же вы узнали?

Глаза его стали темными, темно-серыми, как грозовые тучи.

— Ответ будет слишком интимным.

— Прошу прощения, я не знала.

— Я дам вам этот ответ, если вы ответите на один мойдостаточно деликатный вопрос.

Мы смотрели друг на друга, и у меня пульс восстановилсяпочти до нормы. Я могла смотреть на него, не ощущая запаха крови под кожей.Говорить, слушать, делать что-то нормальное — это помогло. Я — человек, счленораздельной речью и высшей нервной деятельностью, а не животное. Ясправлюсь. Справлюсь.

— Спросите, я вам отвечу.

— Это вы убили Каспара Гундерсона, последнего царялебедей?

Я заморгала: этого я не ждала. Пульс у меня участился —просто от удивления.

— Нет, это не я.

— Вы знаете, кто это сделал?

Я снова заморгала и подумала, могу ли я соврать и не почуетли он ложь. Но решила придерживаться правды.

— Да.

— Кто?

Я покачала головой:

— На этот вопрос я не отвечу.

— А почему?

— Потому что я бы сама убила Каспара, если бы он несбежал.

— Я знаю, что на его совести несколько смертей и что онпытался убить вас и некоторых ваших друзей, — сказал Риис.

— Это еще не самое противное, — ответила я. —Он брал деньги у охотников и поставлял им оборотней.

Риис кивнул:

— А своих подопечных лебединок он превращал в жертв.Это, наверное, было общим для него и прежней лупы — сексуальный садизм.

— Вот почему ваши девушки, как вы их называете, были втом клубе с Натэниелом.

— Да. Я в эти игры не играю, а они к ним привыкли.

— Сочувствую, — кивнула я.

— Вы правдиво ответили на мои вопросы, и Я не могусделать меньше. — Он расстегнул рубашку.

Я посмотрела на Мику — он пожал плечами. Я посмотрела наРафаэля — он помотал головой. Приятно, что никто из нас не знал, зачем онраздевается.

Оставив рубашку заправленной в штаны, он стал вытаскиватьмайку. Кажется, он собирался обнажить мягкое подбрюшье, а я не была на стопроцентов уверена в своем самоконтроле. У меня опять зачастил пульс, и яспросила:

— Зачем вы раздеваетесь?

— Показать вам символ моего монаршего предназначения.

— Простите? — переспросила я.

— Не волнуйтесь, миз Блейк, — нахмурилсяРиис. — Я не собираюсь вас смущать.

— Дело не в этом, Риис, я просто...

Но я не договорила, потому что он обнажил белую-белую кожуживота. В полутемном автомобиле я все равно видела пульс под пупком. Черт, япочти чувствовала его вкус у себя во рту, будто уже всадила зубы в нежную кожу,будто уже вгрызлась глубоко, в более жизненно важные органы.

Что-то странное было в волосках на его груди. Слишкомтонкие, слишком белые, тонкой линией с груди вокруг пупка, потом вниз, в штаны.

Я оказалась на полу и поползла к нему, но не помню, как этослучилось. Остановившись, я прижалась к ноге Мики.

— Я не помню, как спрыгнула с сиденья.

Провалы в памяти.

Мика положил руки мне на плечи:

— Так бывает, когда зверь берет над тобой верх.Поначалу. Первые несколько полнолуний — почти полный провал в памяти, и толькопотом они вспоминаются.

Риис прогнулся, наклонившись в сторону, и стал расстегиватьремень.

С такого расстояния я увидела — или решила, что вижу, —что неправильно в этих волосах на теле. И попыталась податься вперед, но Микапридержал меня, сжав руки на моих плечах. Я протянула руку и кончиками пальцевкоснулась Рииса. От легкого прикосновения он перестал возиться с ремнем и взглянулна меня. Это вообще не были волосы.

— Перья, — тихо сказала я. — Как снизу уцыпленка, такие мягкие.

Я хотела погладить эту текстуру, прижаться телом к перышками жару кожи. Сердце в его груди заколотилось, и я, подняв глаза, встретила еговзгляд. Пульс бился у него в горле, я ртом ощущала вкус его страха. Егоиспугало одно мое прикосновение, тихий голос, звучащий как в сонном забытьи.

Мика обнял меня рукой за плечи и прижал к себе, придерживаяногами. Наклонившись надо мной, он прижался ко мне лицом и сказал:

— Тс-с, Анита. Тс-с.

Но я услышала не только голос. Его зверь воззвал к моему,будто рука прошла по моему телу — огромная рука. От нее свело мышцы живота,появилась влага. У меня самой сердце забилось в горле.

— Что ты сделал? — спросила я беззвучно.

— Голод можно превратить в секс, — ответил он.

— Я не собиралась есть.

— У тебя кожа стала горячей. У нас температураподскакивает перед переменой, как у людей перед эпилептическим припадком.

Я повернулась у него в руках, зажатая в тисках его коленей.

— Ты думал, я собираюсь перекинуться?

— Обычно до первой перемены формы проходят недели, хотябы до ближайшего полнолуния.

Но у тебя все развивается быстрее обычного. Если бы тывпервые перекинулась здесь, вряд ли мы даже вдвоем с Рафаэлем могли бы помешатьтебе разорвать Рииса.

— Первая перемена проходит очень бурно, — сказалРафаэль, — и даже в лимузине заднее сиденье не дает много места, чтобыубежать или спрятаться.

Риис поглядел на меня почти в упор, а Мика меня держал руками,телом, и я знала, что не из романтических побуждений, а на случай если секс несработает как отвлекающий момент.

— Она уже больше года как Нимир-Ра, — сказал Риис.

— Но до сих пор оставалась человеком, — напомнилРафаэль.

Риис посмотрел на меня еще секунду, потом сказал:

— Понятно. У меня есть родинка в форме лебедя. С моегорождения было известно, кем я должен стать.

— Я слыхал о таком, — произнес Миказадумчиво, — но всегда считал, что это легенды.

— Это чистая правда, — покачал головой Риис, заправляярубашку.

— У Каспара были перья на голове вместо волос, —сказала я.

— Мне говорили, что, когда я достаточно долго проживу,у меня они тоже постепенно изменятся.

Что-то в его голосе говорило, что такую перспективу он неприветствует.

— Кажется, вам это не нравится, — сказала я.

Он посмотрел на меня хмуро, застегивая рубашку.

— Вы когда-то были человеком, миз Блейк, а я никогда. Яродился царем лебедей. Меня с пеленок воспитывали для трона. Вы себепредставить не можете, как это было. Я настоял, чтобы меня отпустили в колледж,дали получить диплом, но у меня нет шансов им воспользоваться, потому чтопереезды в заботе о других лебедях отнимают все мое время.