— Волки забрали у тебя Грегори, — напомнил он.

Руки его чуть подрагивали от злости, пылавшей в его глазах.

— И мы едем его забрать.

— Я знаю, что ты вела трудную жизнь. Я слыхал кое-какиерассказы о тебе. Но говоришь ты как очень молодая и наивная. Иногда, как нипытайся, всех не удается спасти.

Настала моя очередь опустить глаза.

— Я теряла своих. Я подводила своих, и их пытали, ихубивали. — Я подняла взгляд. — Но те, кто пытали или убивалиих, — они тоже мертвы. Может быть, я не могу спасти всех, но я чертовскитщательно умею мстить.

— Но вред все равно случается. Мертвые не встанут снова— зомби всего лишь трупы, Анита. Это не те, кого ты потеряла.

— Вот это я знаю лучше тебя, Мика.

Он кивнул. Страшное напряжение несколько спало, но в глазахего стояла старая боль еще не зажившей раны.

— Я сделал для Джины и остальных все, что мог, но этоговсе равно мало. И всегда всего будет мало.

Я тронула его за руки, и на этот раз он не убрал их.

— Может быть, вместе мы сможем сделать достаточно.

Он посмотрел на меня внимательно:

— Ты действительно собираешься сделать то, чтоговоришь?

— Анита редко говорит то, чего не собираетсяделать, — сказал Рафаэль. — Но я бы на ее месте сперва спросил, в чемпроблемы, а потом бы уже обещал их решить.

Я не сдержала улыбки:

— Я как раз собиралась спросить: во что это такоестрашное попала Джина?

Он крепко сжал мои ладони. Посмотрел мне в глаза. Не слюбовью, даже не с вожделением, но очень серьезно.

— Давай сначала выручим твоего леопарда, потом ты меняспросишь, и я тебе все расскажу.

Машина притормозила и свернула, заскрипел гравий под шинами.Поворот к ферме на опушке леса, окружающего лупанарий.

— Расскажи часть сейчас, Мика. Мне это нужно.

Он вздохнул, поглядел на свои сцепленные руки, потоммедленно поднял глаза на меня.

— Как-то мы попали под власть одного очень плохоготипа. Он все еще хочет нами владеть, и я ищу достаточно прочное убежище.

— Так почему ты боялся мне сказать?

Он чуть шире раскрыл глаза:

— Почти любой пард предпочтет держаться подальше оттакой беды.

— "Беда" — это мое второе имя. Между «Анита»и «Блейк». — Он недоуменно приподнял брови. Наверное, не видал никогдатакой реакции. — Я не собираюсь отпихиваться от вас из-за какого-тоополоумевшего альфы. Вы мне дайте знать, откуда исходит опасность, и я с нейразберусь.

— Хотел бы я иметь твою уверенность.

Такая тяжелая скорбь была в его взгляде, такая горькаяпотеря. Я даже поежилась, и он выпустил мои руки, отодвинулся как раз передтем, как Мерль открыл дверцу и предложил ему руку. Руки он не принял, новыскользнул в темноту.

Риис последовал за ним, глянув на Рафаэля, будто царь крыспопросил его выйти и дать нам поговорить. Я обернулась к Рафаэлю.

— Ты хочешь что-то сказать?

— Будь поосторожнее с ним, Анита. Никто из нас не знаетни его, ни его зверей.

— Забавно. У меня была та же мысль.

— Несмотря на то, что он может заставить твоего зверяклубиться в тебе?

Я посмотрела в темные, черные глаза:

— Быть может, как раз поэтому.

Рафаэль улыбнулся:

— Мне бы уже следовало знать, что ты не из тех, ктопозволяет пристрастиям затмевать себе зрение.

— О нет, оно вполне затмевается, но ненадолго.

— Ты с тоской об этом говоришь.

— Да. Иногда я думаю, как оно было бы на самом деле —просто влюбиться, не взвешивая перед тем риск.

— Если это получается, то лучше ничего нет на свете.Если нет, это как если у тебя вырвут сердце и раскромсают на куски у тебя наглазах. Остается огромная пустота, которая никогда не зарастет.

Я посмотрела, не зная, что сказать, но все-таки заметила:

— Ты говоришь, будто по опыту.

— У меня есть бывшая жена и сын. Они живут в другомштате, настолько далеко, насколько она смогла его увезти.

— А что случилось, если это не слишком бестактныйвопрос?

— Ей не хватило силы, чтобы принять, кто я есть. Я отнее ничего не скрывал. Она знала все еще до свадьбы. Не будь я так по ушивлюблен, я бы заметил, что она слаба. В мои обязанности царя входит умениеопределять, кто силен, а кто нет. Но она обманула меня, потому что я хотелобмануться. Теперь я это знаю. Она такая, как она есть, и вины ее здесь нет. Ядаже не сожалею, что она сразу забеременела. Я люблю сына.

— Ты с ним видишься?

Он мотнул головой:

— Летаю два раза в год встречаться с ним подприсмотром. Она его научила меня бояться.

Я протянула руку, заколебалась, а потом подумала: а какогочерта? И взяла его за руку. Он вздрогнул, потом улыбнулся.

— Я тебе сочувствую, Рафаэль, сильнее, чем могувыразить словами.

Он стиснул мою руку и отодвинулся.

— Я просто подумал, что тебе надо знать: влюбиться вслепую— это совсем не так, как бывает в стихах и песнях. Это чертовски больно.

— У меня так однажды было.

Он приподнял брови:

— Только не с тех пор, как я тебя знаю.

— Нет, еще в колледже. Мы были помолвлены, я думала,это и есть любовь.

— И что случилось?

— Его мамочка узнала, что у меня мать мексиканка, и незахотела, чтобы ее светловолосый и голубоглазый ребенок испортил родословноедрево семьи.

— Вы были помолвлены еще до того, как они познакомилисьс твоей семьей?

— Они видели моего отца и его вторую жену, а те вполнеарийцы, очень нордического типа. Моя мачеха не любила, чтобы в доме виселифотографии матери, и потому они все были у меня в комнате. Я их не прятала, нотак это восприняла моя несостоявшаяся свекровь. Самое смешное, что ее сын знал.Я ему все рассказала. И это не имело значения, пока дорогая мамочка непригрозила ему отлучением от денег семьи.

— Теперь я тебе сочувствую.

— Твоя история более жалостная.

— А мне от этого не лучше, — улыбнулся он.

Я улыбнулась в ответ, хотя никто из нас не был особорадостным.

— Великая вещь — любовь, правда?

— Ответ на свой вопрос ты получишь, когда увидишь влупанарии Мику одновременно с Ричардом.