По всем радиоканалам болтали о дьяволопоклонничестве,беспорядках, пожарах, массовых галлюцинациях. Они скулили о вандализме иобезумевшей молодежи. Но, несмотря на свои незначительные размеры сгеографической точки зрения, это все же был большой город. Рациональный разумуже успел вобрать в себя все произошедшее и не придал этому значения. Тысячилюдей просто не обратили ни на что внимания. Некоторые постепенно, болезненновоскрешали в памяти невероятные события, свидетелями которых им довелось стать.Вампир Лестат – обыкновенный человек, рок-звезда, и ничего больше, а на егоконцерте случилась вполне предсказуемая, но не подвластная контролю вспышкаистерии.

Возможно, замысел царицы частично и заключался в том, чтобыкак можно более гладко сорвать все планы Лестата – стереть его врагов с лицаземли прежде, чем будет нарушена хрупкая грань между допустимым и недопустимымс людской точки зрения. Если это так, не накажет ли она в конце концов и самогодьявола?

Ответа Хайман не получил.

Он обвел глазами спящие окрестности. Океанский туман густымирозовыми слоями улегся на вершинах холмов. Теперь, в первом часу пополуночи,все вокруг обрело красоту волшебной сказки.

Собрав все силы, он попытался покинуть границы своего телаи, словно блуждающее ка мертвых египтян, направил свое видение к тем, когопощадила Мать, – он хотел подобраться к ним поближе.

– Арман, – проговорил он вслух. И огни городапомеркли. Он оказался в другом месте, теплом, ярко освещенном, и прямо передсобой увидел Армана.

Они с Дэниелом благополучно добрались до особняка, в подвалекоторого никто не потревожит их сон. Молодой Дэниел, как пьяный, носилсяприплясывая по большим, пышно обставленным комнатам, а в голове его без концазвучали песни и музыка Лестата. Арман все с тем же бесстрастным выражением наюном лице пристально вглядывался в ночную тьму. Он заметил Хаймана! Увидел егонеподвижно стоящим на возвышающемся вдали холме и в то же время чувствовал, чтоХайман совсем рядом, на расстоянии вытянутой руки. Молча и незаметно онивнимательно изучали друг друга.

Хайману казалось, что он больше не выдержит одиночества; нов глазах Армана он не сумел прочесть ни эмоций, ни доверия, ни приглашения.

Хайман продолжил поиски. Он поднимался все выше и выше, покане оказался так далеко от своего тела, что на какое-то мгновение даже потерялего из виду. Он направился к северу и беспрестанно звал, прося откликнуться,Сантино и Пандору.

Он заметил их в снежно-ледяном поле – две черные фигурысреди бескрайней белизны. Ветер изорвал одежды Пандоры, ее глаза, напряженнопытающиеся увидеть наконец смутные очертания владений Мариуса, были полныкровавых слез. Она радовалась, что с ней рядом Сантино, так непохожий напутешественника в своем черном бархате. После длинной бессонной ночи, в течениекоторой она обогнула земной шар, у нее болело все тело, она находилась на граниобморока. Любое существо нуждается в отдыхе и сне. Если она в ближайшее времяне укроется в каком-нибудь темном месте, ее рассудок не в силах будет и дальшесопротивляться голосам, образам, безумию. У нее уже не было желания подниматьсяв воздух, а Сантино вообще не был на такое способен, поэтому она шагала с нимбок о бок.

Сантино приник к ней, чувствуя лишь ее силу; его сердце сжималосьи кровоточило, ибо он не мог укрыться от доносящихся издали воплей жертвцарской охоты. Почувствовав мягкое прикосновение взгляда Хаймана, он поплотнееукутал лицо черным плащом; Пандора же и вовсе ничего не заметила.

Хайман изменил направление поисков. Ему было больно видетьих вдвоем, так близко друг к другу.

В доме на холме Дэниел перерезал горло извивающейся крысе, ив хрустальный бокал полилась струя крови.

– Фокус Лестата, – объяснил он, рассматриваясодержимое бокала на свет.

Арман неподвижно сидел у камина, молча наблюдая, как Дэниеллюбовно подносит к губам рубиновую кровь.

Хайман вернулся в черное ночное небо, взлетел еще выше иустремился прочь от городских огней.

«Маэл, ответь мне! Дай знать, где ты!»

Неужели Мать и его поразила своим холодным яростным лучом?Или он до такой степени поглощен скорбью по Джесс, что никого и ничего неслышит? Бедняжка Джесс, ослепленная чудесами и в мгновение ока поверженнаякаким-то юнцом, прежде чем кто-либо успел вмешаться и предотвратить несчастье.

«Дочь Маарет! Моя дочь!»

Хайман боялся того, что мог увидеть, боялся того, что неосмеливался даже попытаться изменить. А если допустить, что друид попростуслишком силен для него сейчас? Возможно, он тщательно скрывает от постороннихглаз себя и свою подопечную. Либо все так и есть, либо царица сделала чтохотела и все уже кончено.

Как здесь тихо. Она лежала на прочной и мягкой кровати, и еетело больше походило на тряпичную куклу. Она могла поднять руку, но рука тут жепадала вновь, и она по-прежнему ничего не видела – только что-то туманное,призрачное, но и это вполне могло быть иллюзией.

Взять, например, лампы – древние глиняные лампы в форме рыб,наполненные каким-то душистым маслом. В комнате пахло, как в похоронном бюро.

Джесс вновь охватил страх: она умерла и теперь, запертая вплоть, полностью оторвана от мира. Что это за звук? Ножницы! Ей подстригаливолосы, но ощущение отдавалось во всем теле.

Кто-то резким движением вырвал одинокий волосок на ее лице –один из тех противных волосков, что вечно растут там, где не нужно, и такраздражают женщин. Потом кто-то тщательно привел в порядок ногти на ее руках.Неужели ее собираются положить в гроб? А зачем бы еще стали так заботиться оней?

Но боль вдруг вернулась – по спине словно токпробежал, – и она закричала. И поняла, что находится в той же комнате, гденесколько часов назад лежала в той же постели с поскрипывающими цепями.

Она услышала чей-то вздох. Она напрягла зрение, но увиделатолько лампы. И тусклую фигуру у окна. На нее смотрела Мириам.

– Где? – спросил он. Он был поражен и старалсярассмотреть видение. Разве прежде такого не случалось?

– Почему я не могу открыть глаза? – спросила она.Он может смотреть сколько угодно, но никогда не увидит Мириам.

– Твои глаза открыты, – ответил он. Какой чувственныйи ласковый голос! – Я могу дать тебе либо все, либо ничего. Мы нецелители. Мы убийцы. Пришло время тебе решить, чего же ты хочешь. Помочь мне неможет никто.

«Я не знаю, чего хочу. Знаю только, что не хочу умереть! Нехочу, чтобы прервалась моя жизнь».