Несмотря на яркое солнце, бьющее в окна, никто не носиттемные очки: среди джентльменов считается дурным тоном смотреть на женщинураздевающими ее фильтрами, а официанткам, понятно, это вообще запрещено.Правда, можно бы носить очки без фильтров, но никто не в состоянии отличить повнешнему виду простые солнцезащитные от очков со встроенными в оправукомпьютерами. Да и нет уже таких, простых. Кто хотел исправить зрение, тотисправил хирургически, сейчас это занимает три минуты, а очки носят длякорректировки зримого несовершенным человеческим глазом. С помощью очков можносмотреть даже внутрь зданий, мгновенно получать любую информацию о предмете, накоторый падает взор, приближать изображение, масштабировать, смотреть с помощьюрентгеновских или гамма-лучей, но, конечно, первое, что сделали хакеры, этоподправили одну из прог, и теперь каждый может рассматривать собеседника хотьодетым, хоть голым, хоть наряженным в костюм папуаса.

Да, джентльмены, даже служанки могут быть уверены, что дажеих не рассматривают через раздевающие светофильтры. Впрочем, вряд ли здешнийперсонал это бы смутило. Значит, хотят продемонстрировать мне, что никто дажевзглядом не посягнул на мою Кристину. Очень деликатно, ничего не скажешь.

Мы вошли в зал, но здесь, как я понял, еще не застолье, апросто нечто вроде светского раута, разминка перед первым серьезным общениеминфистов экстра-класса. На столах, накрытых белоснежными скатертями, чернеютгорки икры в вычурных вазочках, на широких блюдах – тысячи крохотныхбутербродиков, красная икра в розетках покрупнее, а высокие бокалы на длинныхножках застыли в ожидании, когда их возьмут властные руки.

Возле длинного стола, обильно и богато накрытого, двое сбутербродами в руках беседуют живо, увлеченно, не обращая внимания на вновьвошедших. Один, не глядя, цапнул со стола бутылку с длинным горлышком, отпилпрямо из бутылки, как харьковский грузчик, второго это не смутило,воспользовался паузой, чтобы проглотить остаток бутерброда, потом сновазаговорил быстро и часто.

Второй оглянулся, на меня в упор взглянули острые, как ножи,глаза. Это был крупный костлявый мужчина с холодными проницательными глазами.Он весь показался мне из костей, но худым не выглядел, кости широкие, плотные,да и череп просто бычий.

– Осваиваетесь? – спросил он. – Я – БоркоЖивков. Надеюсь, слышали. А вы господин Владимир Факельный?.. Как вам здесь?

– Непривычно, – признался я.

– Что именно? – осведомился он живо.

– Коллекционный «Кумар» из горла – это круто, какговорят мальчишки…

Живков оглянулся на собеседника, отмахнулся.

– Это Ноздрикл. Он не отличает коллекционное отординарного, что для грека просто чудовищно. Впрочем, какой он грек…

– А кто?

– Да все мы такие греки, – сказал Живковхмуро. – В Греции еще во времена славянского нашествия греков было меньшеодного человека на сто славян, а потом еще турки и всякие-всякие народы…

– Турки тоже разбираются в винах, – заметил я.

– Так я ж говорю, еще и всякие-всякие. Славяне, кпримеру, больше разбираются в водке, а курды, их уже в Греции треть, – таки вовсе ничего не соображают. Правда, чего других хаять, я тоже в винах полныйпрофан… А вы?

– Отличаю, – ответил я, – но с трудом…Здравствуйте, мистер Ноздрикл!

Ноздрикл пожал руку, засмеялся коротким сухим смехом, ноглаза его уставились поверх моего плеча. В них отразился мрачный восторг. Яоглянулся, Кристина приближается, словно светясь вся изнутри, в глазах восторги восхищение, а во взгляде, который бросила на Живкова и Ноздрикла, отразилисьиспуг и преклонение.

Живков поклонился, бережно взял ее за пальчики и, низкосклонившись, поднес к губам. Я видел, как Кристина уже напряглась, готоваявыдернуть руку, но, видимо, сообразила, что этот страшноватый мужчина неперекусит ей пальцы, хотя зубы еще те, сдержалась, слабо улыбнулась.

– Как здесь… славно…

– Славно? – переспросил Живков. – Вот теперь,когда вы появились, теперь в самом деле славно!

Все обломилось в доме Смешальских, подумал я хмуро. Болгаринизображает галантного хранцуза, грек не разбирается в винах, а я вот возьму ине напьюсь, как надлежит русскому, чем всех удивлю, а то еще и вызовупотрясение мировой экономики. И обрушу доллар, чего все страшатся… А может, всамом деле обрушить? Так сказать, порезвиться напоследок в старом мире?

На столах только самые дорогие из коллекционных вин и самыедорогие, редкие блюда. Здесь наконец-то обнаружились вдоль стен неподвижные,как статуи, официанты. Я уже начал подумывать, не самим ли убирать грязнуюпосуду. Так, для экзотики. Или чтобы ощутить и себя людьми труда.

Из-за моего плеча неслышно появлялась рука в белоснежнойперчатке, убирала пустые тарелки, ставила очередное блюдо, наполняла фужер.Кажется, я и Ноздрикл не одни здесь, кто достаточно равнодушен к особознаменитым винам. Пьем то, что кажется вкусным, а положено это к рыбе или кмясу – об этом пусть помнят те, для кого мы придумываем законы, правила,мораль, этику и правила этикета. Смешно придерживаться этих правил тем, ктознает, с какой легкостью можно поменять их на противоположные, и все будутискренне считать, что именно так правильно.

Я неторопливо ел, отхлебывал из бокала прохладное вино,взглядом показывал Кристине, чтобы не стеснялась. Все эти владыки мира, как ия, в штанах носят гениталии, сопят на бабах, пыхтят и тужатся в сортире. Такчто не стесняйся, ты пыталась затащить в постель не самого слабого из владык…

Кристина чуточку приободрилась. По лицам могучей шестерки явидел, что они все понимают. Да, мы – владыки этого мира. Это только простойлюд все еще по старинке считает вершителями судеб президентов, канцлеров, дажекоролеву, папу римского и прочих коронованных или избранных, ха-ха, всенароднымголосованием плебса, что за panem at cirzenses проголосует хоть за козу впрезидентском кресле.

Мы давно показали свою мощь. К примеру, пару сот лет один изнас написал пьесу «Висенте Овехуна», в которой феодал принуждает крепостную кисполнению ею обязанности первой брачной ночи. Разгневанные зрители сразу послепремьеры пьесы разгромили имение ближайших аристократов, а потом пошли жечь ихи дальше по стране, вешать, громить и вообще изничтожать как класс. Восстаниене затихло, как ожидалось, ширилось и в конце концов привело к полнойликвидации того, что называем феодальными привилегиями.

Но и тот случай не научил относиться к писателям сдостаточным почтением. Или осторожностью. Наверное, потому, что в массе своейписатели – достаточно тупые и недалекие твари, а нормальный человек судит поодному обо всех. Это, собственно, верно, но писатели – исключение. Ни одинчеловек не может быть сильнее другого втрое или впятеро, а вот писатель можетбыть сильнее остальных своих собратьев, вместе взятых, в сто тысяч, в миллионы,в неизмеримое количество раз.