сколько угодно. Но не следует входить во двор торппы. Надо держаться поодаль, чтобы в крайнем случае можно было доказать, что митинг не имел никакого отношения к выселению Лаурила. Лучше всего для нас держаться в пределах владений барона и даже не ступать на землю Теурю. Выходить на большак тоже нельзя. Но, к счастью, там, да большаком, есть подходящий пригорок — совсем близко от торппы.

Они вдвоем пошли осмотреть это место, и молодой законник начертил план движения демонстрации.

Лаурила и не думал подыскивать себе новое жилье. Он заявлял, что не оставит торппу — и все. Руководители товарищества решили между собой, что семья Лаурила сможет пока поселиться в пустующей избе старого Канкаанпээ, а скот разберут по своим хлевам соседи-торппари. Аксели уговорил отца взять к себе овец Лаурила. Юсси ворчал, бранился, всячески поносил шествия и флаги, но отказать в поддержке согнанному торппарю не мог. По совету Янне решили пока ничего не предпринимать: пусть выселение предстанет во всем своем ужасном виде — чем хуже, тем лучше. Даже скот не следует трогать, пока его не выгонят из хлева. И ребят не забирать, пока все не кончится. А полоумного надо увезти после всего. И если уж на то пошло, его можно даже выпустить — пусть немного побегает на свободе.

Халме стал поглядывать на Янне искоса. Какой, однако, интриган! Но Отто эта мысль понравилась.

— Кто так умеет лукавить, далеко пойдет. К тебе, парень, эта наука пристала. Еще маленько почитаешь законы — и ты черта заткнешь за пояс.

— Да-да... Ты будешь у меня хорошим помощником.

Халме уже заранее старался определить место Янне, чтобы тот сам себе его не определил. Но Янне в то время не ставил перед собою честолюбивых целей. Он пока еще плыл по воле волн. Хотя, пожалуй, приобретение сборника законов и в самом деле послужило толчком, решительно изменившим его отношение к жизни. Во всяком случае, лет сорок спустя по улице Пентинкулма мимо магазина, стоявшего на этом самом месте, прошел важный пожилой господин, и мужчины, собравшиеся возле магазина, говорили:

— Муниципальный советник Кививуори приехал поглядеть на родные края...

— Вот уж подлинно: из грязи в князи попал, бестия. Вот они какие избираются в парламент голосами рабочего люда!

Но пока до парламента был еще далекий путь. Сейчас Янне думал о том, как получше обставить выселение Лаурила. Сердца многих дрогнули, когда стало известно, что ленсман, узнав о готовящейся демонстрации, вызвал на всякий случай наряд конной полиции.

— Тем лучше, тем лучше.

Все ждали намеченного дня. И на собраниях и в разговорах между собой уславливались, как надо держаться. Халме объяснял, почему так важны дисциплина и порядок.

— Во-первых, этого требуют достоинство и честь товарищества. А во-вторых, запомните, что всякая несдержанность и всякая необдуманная выходка навлечет на нас большие беды — возможно, даже роспуск товарищества. Вы знаете, что я как ответственный председатель всегда готов отправиться в тюрьму за правое дело. Но теперь, накануне выборов, нам нельзя ставить под удар существование нашей организации.

С тех пор Аксели Коскела стали в деревне называть «стойким социалистом». Действительно, принять участие в движении парня толкнула потеря части болота, но вскоре само движение захватило его целиком. Дело Лаурила он воспринимал, как свое. Потерю земли он переживал не так, как отец. Юсси было горько видеть отнятую собственность, видеть, как плоды его труда у него на глазах пожинал другой. Аксели же возмущали несправедливость и беззаконие. Для него это было гораздо больше, чем личная обида, — общий наболевший вопрос о земле.

Думая о предстоящем выселении Лаурила, Аксели не мог усидеть дома. Он все чаще ходил в Кививуори — так часто, что и самому становилось совестно. Отто, как всегда, подтрунивал над ним, отпускал шпильки, посмеивался над тем, что он не гуляет с девушками. Но все же ему в Кививуори дышалось свободно и легко. А дома отец, у которого вечно болит спина, до того уж изворчался, что поневоле убежишь куда-нибудь.

Отто было поручено сделать древко для знамени. Само знамя шил Халме. Придя вечером в Кививуори, Аксели застал Отто за работой.

— Вот делаю рукоять для идеи. Скоро, парень, мы пойдем на угнетателей, высоко вздымая красную юбку Эммы Халме.

Аксели, серьезный по натуре, не понимал таких шуток и с большим недоверием смотрел на этот кививуориевский социализм. В этот вечер Янне, как всегда, собирался в деревню на гулянку. Отец с сыном перебрасывались полушутливыми-полусерьезными фразами, мешая социализм с ерничеством. Но спорить с ними Аксели даже не пытался. Эти зубоскалы Кививуори хоть кого переговорят.

— Айда со мною, — сказал Янне. — Пойдем к девушкам.

— Что мне там делать?

— Да ничего особенного. Поиграем в парные номера.

Все засмеялись, а Отто взглянул мимоходом на дочь и сказал:

— Аксели, должно быть, нашу барышню ждет. Вон у нее уже кофточка-то начала маленько приподниматься.

Пятнадцатилетняя Элина покраснела до ушей и вскрикнула, чуть не плача:

— Этот папа!.. Просто у-жас-ный...

Тут еще Оскар захохотал:

— Глядите, как девчонка-то покраснела, боже мой!

Аксели с трудом заставил себя усмехнуться. Было совестно, что им дразнят девочку. Бедняжка вконец смутилась и, сердито тряхнув головой, выбежала из избы.

Анна выбранила Отто. Мать видела, что девочка не на шутку обижена. Отец больно задел ее. Ведь она уже начинала превращаться в девушку, все в ней бродило, пришла пора смутных волнений и тревог.

В этот вечер Элина больше не показывалась. Сначала она сидела одна в горенке за сенями, потом выбегала куда-то, хлопая дверьми. Аксели уже позабыл о ней совсем, но, уходя, он вдруг столкнулся с Элиной в сенях. При свете фонаря, стоявшего на бочонке, Аксели увидел, как девочка снова страшно смутилась, опустила глаза и, отпрянув в испуге, выскользнула за дверь и скрылась.

Тут и парень смутился. Что это с нею? Не могла же она подумать, что Отто говорил всерьез. Она же еще малышка.

Однако он невольно задумался и взглянул на нее словно другими глазами, «Что-то в ней есть еще телячье.

А ведь будет красивая девушка. Она похожа на свою мать и на Оскара. И руки у нее маленькие...»

Аксели наморщил лоб, рассердившись на себя за эти мысли.

«Наверно, мне придется нести знамя?»

VI

День выселения пришелся на конец недели, когда большинство торппарей уже закончили свою поденщину. Люди барона, конечно, боялись пропустить работу, но Халме сказал, что когда одни рискуют,