Ответить на это было нечего. На лестнице грянул залп,раздались крики. Мятежники добрались и сюда! Фрейлины снова завизжали.

– Тихо вы, гусыни! – топнула ногой царица. – Забейтесь поуглам и молитесь!

Сама, однако, прятаться не стала. Решительной походкой вышлав коридор и двинулась прямо к лестнице.

Ластик, как обещал, не отставал от нее ни на шаг.

– На-кося, выкуси! – орал кому-то Басманов, смахивая с шеикровь – кажется, воеводу оцарапало пулей. – Зарядов у нас много, на всех васхватит! А тебе, Васька-изменник, я брюхо прострелю, чтоб не сразу издох,помучился!

Семеро солдат, опустившись на одно колено, держали мушкетынаизготовку. Лица у них были застывшие, напряженные.

Заговорщиков Ластик не увидел, лишь на лестнице, по тусторону решетки, лежали два неподвижных тела – одно ничком, другое навзничь.

– Сам Васька тут! – азартно сообщил Басманов, оборачиваясь.– Уговаривал покориться, рычаг поднять. – Он показал на торчащую из стеныжелезную палку, такую же, как на государевой половине. – Пальнул я в него, пса,да не достал! Шла бы ты, государыня. Не ровен час пулей зацепит.

Не слушая его, Марина приблизилась к самой решетке.

– Князь Василий Иванович! Ты на моей свадьбе тысяцким был!Руку мне целовал! Называл ясновельможной царицей!

– Ты и есть царица! – откликнулся откуда-то снизу, изукрытия, Шуйский. – А что по ошибке за самозванца вышла – не твоя вина. Он итебя обдурил, как нас. Не бойся, Марина Юрьевна, мы тебе зла не содеем.Отпустим с почетом в Польшу, и все самозванцевы дары при тебе останутся: меха,каменья драгоценные, золото. На том крест целую, во имя Отца, Сына иСвята-Духа! И поляков резать не станем! Нам только одна голова нужна,Отрепьева, а с королем Жигмонтом нам ссориться не к чему!

Как ловко подкатывается, как мягко стелет, покачал головойЛастик.

Легонько отодвинув царицу, Басманов просунул руку с пистолеммежду прутьев, выстрелил.

– Ах, увертлив, змей! Сызнова не попал! Поговори-ка с нимеще, матушка, а я перезаряжусь.

Воевода присел на корточки. Сыпанул из рожка пороху, забил вдуло пулю, проверил, не сбилось ли кресало. Пистоль у Басманова былсамоновейший, кремневого боя.

– Сволочь какая Шуйский, – озабоченно сказал Ластик царице.– Это он клин между Дмитрием и поляками вбивает.

Марина рассеянно улыбнулась, не глядя на него. Сделала двамаленьких шажка назад.

И вдруг сделала вот что: приложила свой пистоль квоеводиному затылку да спустила курок.

Полыхнул огонь, оглушительно ударил выстрел, и здоровякБасманов, наверное, так и не поняв, что произошло, ткнулся лицом в пол. Резкозапахло паленым волосом.

Ластик задохнулся. Сошла с ума! Только это и пришло ему вголову.

– Гляди, князь Василий, ты перед всеми крест целовал! –звонко крикнула Марина.

Отшвырнула пистоль, схватилась обеими руками за рычаг,дернула – и решетка поползла вверх.

По лестнице с ревом и топотом бежала толпа.

Смела с дороги растерявшихся немцев, Ластика отшвырнула всторону.

– Бей вора! Лови самозванца! – вопила сотня глоток.

Вжавшись в пол за богатырским телом убитого воеводы, Ластиквидел, как последним поднялся Шуйский – в остроконечном шлеме, в полированномпанцыре.

– Царицу увести! – зычно крикнул боярин. – Девок ее нетрогать! Кто порешит самозванца – тыщу рублей даю! Живой он нам не надобен!

И тут, впервые в жизни, Ластику захотелось убить человека.Он вынул из безжизненной руки Басманова заряженный пистоль. Стрелять умел –Юрка показывал. Всего-то и надо отвести курок, да спустить. С такого расстоянияШуйского и доспех не спасет. А потом будь что будет. Пускай хоть на частиразорвут.

А Камень? – спросил Ластика строгий голос, донесшийся неизвне – изнутри. Если тебя на части разорвут, что будет с алмазом? Помочь другуты теперь ничем не можешь. Беги, спасай Россию.

Ластик, всхлипнул, сунул оружие за пояс, поднялся начетвереньки. Кое-как выполз на пустую лестницу, там поднялся на ноги и побежалвыручать несчастное отечество.

По Кремлю носились осатаневшие люди с налитыми кровьюглазами. На мальчишку с пистолем внимания никто не обращал, только один стрелецостановился и дал затрещину:

– Кыш отсюда, малец, пока не прибили сгоряча! Неча тебе тутделать!

Хорошо все-таки, что у них тут нет телевидения – не топризнал бы кто-нибудь князь-ангела Солянского, самозванцева брата.

Ластик бежал к Боровицкой башне, размазывая по лицу слезы.

Юрка парень лихой, его так просто не возьмешь, нашептываладура-надежда. Может, как-нибудь вырвется.

Но Маринка-то, Маринка!

Как проскочил через никем не охраняемые Боровицкие ворота,как поднимался на Ваганьковский холм, Ластик не запомнил.

Просто бежал себе, задыхался, хлюпал носом – и вдругоказался у знакомого бревенчатого тына.

Плана действий никакого не выработал. Времени не было, да ипосле всех потрясений голова совсем не работала. Может, как до дела дойдет,само придумается?

Протиснулся в щель, шмыгнул во двор – а там Соломка. На томсамом месте, до которого проводила его час назад, когда он убегал спасать Юрку.

Ждала, значит. Никуда не уходила.

Но встретила не радостно – сердито.

– Как есть дурной! Так и знала я! – зашипела боярышня. –Сказано же – нельзя тебе сюда! Не пущу!

И руки растопырила. Но, разглядев заплаканное лицокнязь-ангела, охнула, прикрыла рот ладонью.

– Не знаю. Плохо.

– А коли плохо, то уноси ноги, Христом-Богом молю! Искатьтебя будут. Вот. – Она стала совать ему какой-то сверток. – Платьишко, у своейПарашки взяла. Девчонкой переоблачись, авось не признают. В узелке мед, тотсамый…

Ластик узелок не взял.

– Заберу свой алмаз. И Книгу. Тогда уйду, – хмуро сказал он.

– А Шарафудин?

– У меня вон что, – показал Ластик басмановский пистоль.