на диване, стараясь вытереть слезы, на место которых то и дело стекали новые. Чиж так и замер на лестнице, глядя на бумагу в руках Сокола и не решаясь сделать даже шаг. Щегол еще раз взглянул на листы у себя в руках. Десятки писем семье, которые так и не будут прочитаны. Еще недавно человек сидел рядом с тобой, слушал музыку, шутил, а теперь ты читаешь его письмо, где он прощается навсегда. За окном лил дождь, усиливая свою песню, а человека нет. Перебирая листы бумаги, Щегол наткнулся еще на один лист «Чижу». Он подошел и передал ему письмо.

— Это, похоже, персонально для тебя, — Щегол протянул свернутый лист Чижу.

Он удивленно взглянул на Щегла, а после развернул лист. Вслух читать он не стал, и даже по его лицу сложно было угадать содержимое. Сначала его выражение лица было таким же безучастным, а после он с такой силой сжал челюсть, что стал слышен скрежет его зубов. Птицы все смотрели на Чижа, ожидая, что он хоть что-то скажет. Но Чиж, похоже, перечитывал письмо в десятый раз. Он тер свое лицо, глаза, но так и отводил взгляда от текста. Спустя несколько минут его лицо исказила болезненная гримаса, и Чиж зажмурился. Его пальцы тряслись в воздухе, и, казалось, письмо вот-вот выскользнет из них.

— Идите вы все нахуй! — Чиж пнул лестницу, после чего она заскрипела. — Пошли вы все и ваше гребанное прощание, — он поднялся наверх и хлопнул дверью так, что было слышно с первого этажа.

* * *

За окном прогремел гром, и сон как рукой сняло. Спина жутко болела, и даже за гранью реальности Щегла преследовала лишь тьма и тревога, которая из жизни последовала за ним прямо во сны. Щегол протер лицо руками и приподнялся с дивана, чтобы попить воды. Чиж заперся в комнате, и поэтому Щегол теперь был вынужден спать в гостиной на диване. С одной стороны, Щегол понимал, что Чиж переживает сильнее остальных, ведь он знал Сизого дольше всех. Но к чему было устраивать весь этот цирк? И все же для Щегла Чиж так и остается самой мутной и неизвестной Птицей из всех. Совсем близко он услышал какой-то щелкающий звук, а потом гостиную одарило светом зажигалки.

— С добрым утром, подкидыш, — Сорока помахала Щеглу рукой с кресла. — Теперь бомжуешь?

— Напугала, — Щегол выпил воды из стакана, что перед сном поставил на столик. — Чиж заперся, так что да. Я теперь сплю здесь. А давно ты за мной следишь?

— Больно ты мне сдался, — Сорока зажгла сигарету в своих зубах. — Я покурить пришла. Да и в грозу не спится.

Щегол не стал пытать ее вопросами, почему курить Сорока решила именно в гостиной, а не на втором этаже или в своей комнате. Девушка сидела на спинке кресла, поставив ноги на сидушку, словно курица несушка. Курила Сорока медленно и дым тоненькой струйкой пускала к потолку. Она наслаждалась одним его видом и как завороженная провожала его вверх, пока дым окончательно не растворялся.

— Ты как вообще? — Щегол сел на диван, укутавшись в плед.

— Еще жива, а странно, — Сорока пожала плечами и посмотрела на Щегла. — Чувствую себя, словно в прострации. Как будто где-то между.

— Понимаю. Это все так странно. Вся эта история с Сизым какой-то диссонанс. Или парадокс, — Щегол нахмурился. — Или все вместе. Не знаю.

За окном снова прогремел гром, и Сорока вздрогнула. Она посмотрела в окно и сильно вздохнула. Щегол едва слышно усмехнулся.

— Боишься грозы?

— Ничего я не боюсь. Просто холодно, — Сорока поежилась.

Щегол улыбнулся, но в темноте было сложно заметить это. Неспроста Сорока спустилась в гостиную. Если страшно, то проще всего сохранить самообладание, находясь рядом с кем-то. Не будет же она врываться в чью-то комнату, словно маленький ребенок, умоляя защитить ее от грозы. По удачному стечению обстоятельств Щегол оказался в гостиной, и эта территория не была за кем-то закреплена, а значит, являлась в эту ночь самым безопасным местом. Щегол в очередной раз решил подыграть Сороке, чтобы окончательно не оборвать ниточку общения, которая между ними образовалась.

— Иди греться.

— Фу, ты что, извращенец? — она вскинула брови и сложила руки на груди.

— Я в одежде. Не надо меня еще и к извращенцам причислять, — Щегол стянул плед, оставляя себе лишь клочок, и протянул Сороке большую его часть. — Я даже прикасаться к тебе не буду, обещаю.

Сорока сдалась и села рядом на диван, предварительно затушив сигарету в пустом стакане. Она поджала колени к груди и прикрыла глаза. Шум дождя за окном успокаивал и окончательно прогнал прочь послевкусие дурного сна. Щегол был уже готов обратно провалиться в сон в сидячем положении, но за окном снова послышались раскаты грома, и Сорока налетела на него, развеивая всю сонливость. Она и сама не ожидала, что схватится за Щегла, и сейчас распахнула черные глазки, не зная, какое оправдание найти своему страху.

— Спасибо, что… — Щегол решил сам оправдать ее. — Отогнала комара. А то жужжал под ухом.

Сорока еще совсем недолго смотрела на Щегла, а после рассмеялась от всей нелепости ситуации. Она больше ничего не сказала, но и двигаться на противоположную сторону дивана не стала. Пусть между ними все еще лежал плед, но Сороке стало гораздо спокойнее от того, что кто-то делил с ней ужасы грозовой ночи. Совсем скоро Щегол провалился в сон, не замечая очередных раскатов грома, а вслед за ним уснула и Сорока, склоняя свою голову ему на плечо.

Глава 24. Дети Филина

«…Но если честным быть в конце

и до конца —

лицо свое, в своем лице

лицо отца. За этот сумрак, этот мрак,

что свыше сил,

я так люблю его, я так

его любил…»

Живу во сне. Борис Рыжий.

Друг напротив друга они стояли на лестничной клетке. Потертые перила покосились, а запах стоял едкий и мерзкий, что хотелось опустошить желудок от одного только вдоха. Это было вторая остановка за день, но ноги все еще дрожали от страха, а голос трепетал, как лист на ветру. Ласточка обернулась на Сокола, чтобы удостовериться, что все идет по плану. Сокол стоял в углу, приготовив злосчастный нож к атаке, а она стояла прямо напротив двери. Как только он кивнул, девушка сделала глубокий вдох и постучала в железную дверь. Она прикрыла глаза и, собравшись с силами, начала говорить.

— Пожалуйста, откройте дверь! Вы нас