длинный деревянный брусок на уровне голени. Брусок, похоже, был наглухо прибит гвоздями. Отдирать ничего нельзя, так как шуметь здесь смерти подобно. Пролезли в проем. Осмотрелись. Мебели никакой, кроме ящика, стоящего сразу справа от ворот у стены, а также у дальней стены, напротив ворот, лежали доски от длинного ящика из-под снарядов. Ширина помещения не превышала пяти метров, а длина метров восемь. Я уселся на ящик у стены, а пулеметчик занял место на досках.

– Здесь оставаться нельзя, – говорю я своему соседу по военному счастью. – Если что, то мы не сможем обороняться нормально.

– Нельзя, – повторяет пулеметчик. – В зеленке нас тоже видно, если туда уйти, у хохлов ночники имеются.

– И здесь нельзя, и в зеленке нельзя, – обдумываю я ситуацию.

Мы вышли и еще раз попробовали найти дорогу в Курдюмовку, но шум двигателя и громкие крики остановили наши поиски.

– Кричат, – говорю я пулеметчику.

– Наши не кричат, – отвечает он.

Понятно стало, что это не наши, и похоже, раз слышим гул двигателей передвигающейся техники, а также громкие окрики, то это противник. У вагнеровцев не принято не только кричать, но и разговаривать громко на позициях, и это правило соблюдалось свято. Это правило не нарушали. Да, и технике-то откуда взяться было здесь нашей… Двигатели машин не прекращали гудеть, как не прекращали громко друг с другом общаться где-то там, от нас метров за сто.

«Совсем рядом они», – проносится в голове. Пулеметчик снова лезет в неудобный пролом ворот. Решили, что будем здесь до утра. Не спали даже попеременно, так как каждый из нас понимал всю ответственность этого момента. «Если что, то у меня есть гранаты, и если метнуть гранату в пролом ворот, то затем надо быстро нырнуть в этот пролом. Затем зачистить справа за углом склада их, возможно, что там они будут. А слева? И слева они позицию занять могут за углом. А бить за угол справа придется, не пробежать расстояние до оврага, что у насыпи железки. Сдаваться, конечно, не будем, не такие мы герои и не такие мы храбрые, чтобы в плен сдаваться… – думал я так и иногда поглядывал на своего товарища. – Если крыть сразу будут через пролом, то тут как повезет. Нельзя пропустить шум у склада. Вот в пролом бросить гранату и быстро в него нырнуть, это единственный шанс на спасение, если обложат нас».

Пулеметчик иногда вставал со своего места и снова садился. Нервничал.

«Теперь надо тихо здесь дождаться утра. Любой шум с нашей стороны убийствен. Их явно больше. Интересно и то, что мы здесь все около друг друга передвигаемся и вроде бы считаем тылом этот переезд и железку, но ведь вот они здесь внаглую ездят. Ездят около наших же агээсников, и там еще наши посты стоят. Нас наверняка свои потеряли, а это значит, что они сейчас подозревают кого-то в измене. Так что выжить надо и вернуться. Иначе ведь командира группы накажут, и нам свою честь надо спасать. Теперь, главное, без происшествий до утра дотянуть», – такие мысли проносились, пока я сидел на своем ящике, наблюдал за проемом в воротах, прислушивался к шорохам, иногда тихо подходя к проему и присматриваясь, прислушиваясь, что за ним делается… Я начал про себя молиться. Молился за себя и за пулеметчика, так как наши жизни сейчас накрепко связаны. Молился сначала Христу, потом Перуну… Одним словом, если обложат нас, то уж спасайте, боги… Ситуация аховая. Я поймал себя тогда на мысли, что за всю командировку такое у меня впервые, когда я не знаю, что делать, и от меня уже мало что зависит. Впервые со мной за всю командировку случилось такое, когда моя судьба решалась не мной, не моим организмом, а самим Провидением. Впервые за всю командировку я начал молиться. Ни штурмы, ни перестрелки, ни прилеты мин меня ранее не могли заставить это делать, так как я тогда надеялся на свою выучку, на свой автомат, на весь свой организм и глубокий или не глубокий окоп. Здесь же… я был в патовом состоянии, когда понимал четко, что находиться на складе нельзя, это не профессионально, но и выходить нельзя, как и шастать по лесу или открытке возле железки, а надо банально ждать рассвета.

«А может быть, им переезд через железку нужен? – задал я вопрос сам себе. – Возможно, что и нужен переезд им. Возможно, что наши поползновения здесь они заметили, но они не знают того, сколько нас здесь, в таком случае. А если не знают, то и не сунутся сюда со своей техникой, вдруг сожжем ее трубами. Может, так и думают. Хотя, если захотят зачистить, то зачистят. Надеюсь, не решатся сунуться. Зачем им потери или раненые… Ночью они обычно не активничают».

И вот я снова прислушиваюсь к тишине, и вот снова где-то там вдалеке окрикивают кого-то из своих. Да, в эту ночь я стал очень религиозен, обратившись ко всем богам мира, которые, наверное, меня тогда и хранили. Это состояние потом пройдет. Такое бывает тогда, когда человек себя ощутил песчинкой в мироздании, песчинкой, от которой уже ничего не зависит. Мозг в смертельной, критической ситуации, когда не в состоянии найти ответ, начинает искать того, кто этот ответ ему даст, кто за него решит ту задачу, которую человек вот в этот самый смертельный момент решить сам не в состоянии. Обычно этим существом, которое дает ответы и решает за человека все задачи, выступает какой-либо религиозный персонаж. Да, религиозный или другой мистический персонаж, который более всего нравится человеку или к которому его приручили семья или общество. Это как пример с утопающим, готовым ухватиться за любой предмет или за любую руку, что может оказаться возле него. Но если утопающему думать некогда, то у меня время есть, и это время тянется – минута за минутой, час за часом. Вот я смотрю на часы, на них уже два ночи. Двигателей от машин уже не слышно, и это несколько успокаивает, но не снимает напряжение, так как я понимаю, что, если двигатели не работают, это еще не значит, что хохлы ушли. Начинает светать, и еще выжидаем немного – и вот уже светло, надо выходить и искать дорогу. Однако не спим и ждем рассвета не только мы с пулеметчиком. Оказывается, наши «братья» с Украины тоже ждали рассвета, чтобы то ли переправиться через переезд, то ли… черт знает зачем, но двигатели украинской техники мы услышали весте с разрывами снарядов возле ворот здания, в