— Да, — отвечала Люсинда, — именно этажестокая мысль готовит ужасное пробуждение, которое ты скоро увидишь. В этом онпохож на тех развратных писателей, чья испорченность настолько глубока иактивна, что излагая на бумаге свои чудовищные системы, они мечтают только отом, чтобы продлить за пределы жизни свои преступления: сами они будут ужебессильны, а их проклятые сочинения будут продолжать их черное дело, и этасладостная мысль, с которой они уходят в могилу, утешает их за то, что смертьзаставила их отказаться от злодейства.

И обе хранительницы сна Клемента принялись тихонькоподремывать возле постели своего господина. Жюстина уснула в кресле, подальшеот этого чудовища.

Спустя два часа он проснулся в состоянии чрезвычайноговозбуждения. Не увидев возле себя Жюстину, он пришел в бешенство, позвал ее и,сильно встряхнув, закричал:

— Где ты была, шлюха? Разве ты не знаешь, где твоеместо? Не сказали тебе, что при моем пробуждении твой зад должен находиться умоего носа?

Глаза его сверкали; дышал он часто и прерывисто; изо ртабессвязно вылетали ругательства, богохульные и грязные. Он крикнулхранительниц, потребовал розги и, связав всех троих женщин живот к животу,выпорол их что было сил. Наконец член его восстал, монах развязал несчастных ивелел приступить к сцене сосания: одна из девушек, Арманда, должна была принятьего извержение в рот, Люсинда должна была покусывать ему язык и высасывать егослюну, а Жюстине было ведено облизывать распутнику анус. Не устояв перед стольсладострастными ощущениями, Клемент задергался и потерял, вместе с потокомгорячего семени, свой пыл и свои желания. Но трое женщин жестоко поплатились заего оргазм, в момент извержения он едва не покалечил всех троих: у той, что егососала, осталась разорванной правая грудь, у той, что целовала его в рот, былпрокушен насквозь язык, он с такой силой прижался к лицу Жюстины, котораялизала ему седалище, что едва не раздавил его, и у бедняжки ручьями хлынула износа кровь.

Остаток ночи прошел спокойно. Пробудившись утром, монахудовольствовался тем, что велел выпороть себя, и трое женщин потеряли на этомвсе свои силы. Затем он придирчиво осмотрел их, проверяя следы своейжестокости, и, поскольку ему пора было отправляться на мессу, все троевернулись в сераль.

Между тем директрису не оставляло желание приобщить Жюстинук своим мерзким утехам, и она приказала девушке прийти к ней. Об отказе немогло быть и речи; как раз готовились подать обед, компанию хозяйке составлялаодна из девиц-дуэний, сорока лет, это была знаменитая Онорина. Читателю ужеизвестно, что эта полная сил и энергии женщина, столь же красивая, сколь ипорочная, совершила жестокое убийство в этом доме, причем все обошлось для неебез всяких неприятных последствий, поскольку монахи обыкновенно никогда ненаказывали преступления, какие они сами совершали в моменты особенно сильногоэкстаза. Она была без ума от нашей героини и жаждала насладиться ею не меньше,чем сама директриса, и обе распутницы собрались в тот день, чтобы удовлетворитьсвою страсть. Естественно, что от несчастной девушки требовалась самая слепаяпокорность. Лесбиянки мигом овладели своей жертвой и, состязаясь друг переддругом в самых изощренных прихотях и поступках, они убедили бедняжку в том, чтои женщины, когда теряют всю скромность своего пола, по примеру тиранов-мужчинбывают чрезвычайно мерзки и жестоки. Вы не поверите, но Онорина обладала всемимужскими вкусами, она заставляла бить себя кнутом и содомировать, она любилаиспражнения и утробные газы, и кроткая Жюстина была вынуждена подчиняться всемее капризам с исключительной покорностью, как будто находилась в кельекакого-нибудь монаха или в зале, где разыгрывались общие оргии. Труднопредставить всю степень извращенной похотливости этих женщин, и Жюстина вышлаот них в таком состоянии, будто побывала в лапах десятка распутников. На этотраз директриса осталась ею довольна, и Жюстина отметила про себя, что лучшебыть достойной уважения этой всесильной фаворитки, нежели пользоваться еенерасположением.

Через две ночи она спала с Жеромом. Она была одна, не считаядвух дежурных девушек: Олимпии и Элеоноры, первой было девять лет, второйтринадцать. Состав участников предстоящей сцены дополняли четверо педерастов отдвенадцати до пятнадцати лет и трое долбильщиков от двадцати до двадцати пяти.

— Видишь этого ребенка? — обратился к Жюстинестарый злодей, указывая на Олимпию. — Так вот, душа моя, ты ни за что неповеришь, что эта крошка связана со мной столькими узами. Я сделал ребенкасвоей кузине, затем я сношал этого ребенка, стало быть, свою племянницу, и этаплемянница подарила мне вот эту девчушку, которая есть моя внучатая племянница,то есть моя дочь и моя внучка, так как она — дочь моей дочери. А ну-ка,Олимпия, поцелуйте зад своему папочке.

И негодяй обнажил самую изношенную задницу, самыеистерзанные ягодицы, какие только можно найти в панталонах распутника. Бедныйребенок повиновался, беспутный отец пустил ему в нос газы, и спектакль начался.

Жером растянулся на узенькой скамейке, верхом на негоусаживали по очереди маленького мальчика и маленькую девочку так, чтобы ихягодицы были обращены к его лицу; один из юношей должен был пороть юную жертву.Жером созерцал экзекуцию, вперив взор в избиваемую попку, а розги свистелиперед самым его лицом, едва не касаясь его; в это время Жюстина должна быласосать его, сам же он каждой рукой возбуждал по юношескому члену, прижимая их ксоскам Жюстины. Порка должна была продолжаться до крови, полагалось, чтобыкровь брызгала ему в рот, что невероятно разжигало его похоть. Менее, чем зачас его глотка была наполнена, тогда он накинулся на Жюстину и своей костлявойрукой отделал ее с такой быстротой и силой, что следы не сходили с ее тела втечение восьми дней. Возбудившись этими предварительными упражнениями, онсхватил свою внучку и насадил ее на свой кол, в то время как его содомировали,а он каждой рукой терзал чью-то задницу. Но истощенные страсти старого фавна немогла утолить такая малость: им требовалась встряска, вызванная самым жестокимзлодейством. История жизни этого монстра, которую скоро мы услышим из его уст,окончательно убедит нас, что физические желания, беспрекословно подчиненныежеланиям умственным, просыпались в нем только под воздействием самыхневероятных капризов мозга.

— Элеонора, — сказал он красивой тринадцатилетнейдевочке, подруге его дочери, — вчера утром дежурный регент обнаружилубедительнейшее доказательство заговора, который составили вы и две вашиподруги и целью которого было поджечь серали. Я не стану показывать вамабсурдность этого плана, дитя мое, не стану повторять, что в нашем доме сделатьтакое невозможно, я лишь объявлю вам, что, поскольку такие свидетельстванаблюдались и прежде и теперь стали нашим достоянием, общество поручило мнепокарать это преступление, и я решил, что только самая жестокая смерть можетискоренить подобные намерения. Мне поручено назначить способ казни, и она должнасостояться нынче же ночью.

Говоря это, распутник тискал и лобзал свою внучку, погружаяее душу в неописуемый ужас; Жюстина возбуждала руками его и без того невероятнотвердый орган.