– Больно-то как, – еле выговорила та.

– Так тебе и надо, – прошипела дама в пальто.

– Ноги не сломала? – суетилась я. – Давай руку, ну, стоятьможешь?

– Ага, – кивнула скандалистка, – вроде.

– Ну и хорошо, – кивнула я, – сейчас все пройдет.

– Эй вы там, – заорала дежурная, – глаза-то раскройте!Начнете тут сыпаться! Вот уж куры так куры! Ваще без мозгов! Там же объявависит: «Лестница сломана», читать умеете?

Наконец группа была собрана, и нас повели по длинным узкимкоридорам.

– Слышь, – дернула меня за плечо скандалистка, – ты того, несердись, а? Это я от усталости орала.

– Подумаешь, – тихо ответила я, – ерунда-то, покричала иперестала, не кирпичами же швырялась.

– Васильева, третий номер! – рявкнула тюремщица.

Я увидела перед собой дверь с намалеванной большой цифрой«три» и толкнула ее.

Помещение по размеру напоминало купе. Крохотное пространствоперегораживала стена из стекла. С моей стороны виднелись колченогая табуретка иобшарпанный столик, на котором чернел допотопный телефонный аппарат без диска.По ту сторону стекла сидела Лика.

Я схватила трубку:

– Здравствуй!

– Привет, – донесся сквозь треск тихий голос.

– Как дела?

Лика мрачно улыбнулась:

– Лучше некуда, сама видишь!

– Ты можешь мне объяснить, что случилось?

– Нет.

– Как это? – подскочила я. – Клава сказала, ты пыталасьубить женщину.

– Да.

– Почему?

– Не знаю.

– Расскажи подробности.

– Ну… их нет.

– Давай вспоминай, – рассердилась я, – так не бывает.

– Получила посылку… принесла ее в барак, открыла… Смотрю,мои любимые конфеты «Птичье молоко». Маленький такой пакетик, стограммовый. Нуя его весь и съела, потом отчего-то голова закружилась, совсем плохо стало. Унас как раз свободное время было, – рассказывала Лика.

Почувствовав внезапное недомогание, Лика решила выйти навоздух и выползла в локалку – так называется огороженный дворик перед бараком.Ей стало легче, дурнота отпустила. Лика глянула на часы – свободного времениимелось достаточно, чтобы сбегать в библиотеку, вот она и пошла за книжками. Правда,сначала остановилась и довольно долго гладила попавшуюся на глаза очень, очень,очень любимую кошку.

На дорожке, ведущей в книгохранилище, ей встретиласьсотрудница колонии, как предписывают правила, Лика шагнула в сторону и… В ту жесекунду ее охватила дикая, немотивированная ненависть, чувство на уровнеинстинкта, абсолютно неуправляемое, черное… Что произошло дальше, Лика помнитплохо.

В себя она пришла лишь в камере тюремного типа, куда ее струдом втащили двое солдат.

– Как с ума сошла, – говорила сейчас Лика, – просто разумалишилась, помрачение нашло. И ведь, представь, впихнули меня в камеру, тамкровать к стене пристегнута, ее по часам опускают, ровно в десять вечера, а впять утра вновь притачивают. Швырнули на пол, и я заснула. Да так крепко!Охрана входила, бить пытались, так я не проснулась. Представь, как дрыхла – онико мне врача вызвали и в больницу отнесли!

Я вздохнула. Да уж! Наверное, Лика выглядела совсем плохо,если обозленный до крайности хозяин зоны распорядился о госпитализации!

– Я в больничке два дня проспала, – бормотала Лика, – потомв себя пришла, ох и плохо мне было. Тошнило, ноги дрожали, жуть.

– Напомни, какие конфеты были?

– «Птичье молоко», шоколадные, мои самые любимые, спасиботебе!

– Благодарить пока не за что, – отмахнулась я, – кое что,конечно, я узнала, но до разгадки не добралась. Лучше скажи, на вкус онинормальными тебе показались?

– Ну, – протянула Лика, – свежие, сладкие, я давно их не елаи очень обрадовалась, когда увидела, прямо проглотила все, даже нераспробовала! Спасибо тебе!

Ее желание все время благодарить стало меня раздражать.

– Ладно, скажи, имя Лев Николаевич Воротников тебе знакомо?

Лика собрала лоб складками.

– Воротников? Лев Николаевич? Он кто?

– Профессор, доктор наук, занимается созданием новыхлекарств.

– Воротников, Воротников, где-то слышала эту фамилию…

– Вспоминай.

– Очень важно?

– Чрезвычайно!

– Ну… вроде у кого-то в гостях видела… Лев Николаевич… Нет,извини, никак на ум не идет.

– Значит, он не близкий тебе человек?

– Нет, совершенно.

– И ты не делала ему гадости.

– Я?

– Ты.

– Господи, – воскликнула Лика, – ну зачем мне делать емупакости, когда не знаю мужика! Впрочем, мне все время кажется, что я слышалаэту фамилию.

– Ну попробуй напрячься! Что у тебя с ней связано? – чуть лине со слезами взмолилась я. – От этого зависит, сумею я тебя отсюда вытащитьили нет.

– Воротников, Воротников… А! Точно! Меня тогда папа отлупил!

– Кто? – изумилась я.

– Ну отец мой, помнишь его?

Конечно, я очень хорошо помнила Степана Ивановича. Крепкий,кряжистый мужчина, военный, полковник. Степан Иванович хорошо зарабатывал, Ликаи ее мама, Нина Алексеевна, ни в чем не знали отказа. Еще полковник получалпродуктовый паек и всегда радушно угощал меня сигаретами «БТ», самыми лучшимипо тем временам. И колбаса у них дома водилась замечательная, не скользкая,толстая, синеватая от избытка крахмала «Останкинская», а тоненькая,нежно-розовая «Докторская» из спеццеха Микояновского мясокомбината. А ещеСтепан Иванович имел талоны в закрытую секцию ГУМа, где давали ондатровыешапки, финские сапоги, куртки «Аляска», немецкие трикотажные костюмы, вещи,абсолютно недоступные для простых москвичей.