— Ее держат на транквилизаторах. Подкармливаютвнутривенно. За нее не волнуйся. Всю ночь она спала. Твой отец тоже слегкауспокоился. Он со Старухой Эвелин. Думаю, что у них сейчас Сесилия. Энн-Мэривсе время находится возле твоей матери.

— Так я и думала, — презрительно фыркнула Мона.

— Что ты собираешься делать, милая? Может, мне отвезтитебя домой? Или поедем ко мне? Не желаешь погостить у меня немного? Что я могудля тебя сделать? Если хочешь, можешь остаться у меня на ночь. Я тебя устрою вкомнате с розовыми обоями.

Мона отрицательно покачала головой.

— Со мной все хорошо, — ответила девушка,несколько пренебрежительно пожав плечами. — Можете за меня не волноваться.Я вполне за себя отвечаю. Я тут немного побуду и пойду домой.

— А как ты? — воскликнула Беа, обращаясь к Майклу. —Нет, вы только на него посмотрите. Ведь у него даже румянец на щеках! Как будтоон заново родился.

— Да, вы почти правы. Извините меня, но мне тут нужнокое-что обмозговать. Дело в том, что мне обещали прислать дело Роуан.

— Ой, да брось ты эти отчеты. От них только головаболит. — Она огляделась, ища глазами Эрона, и, увидев его упротивоположной стены, сказала: — Эрон, не разрешай ему это делать.

— Он прочтет их, дорогая, — отозвался Эрон. —Мне надо вернуться в отель. Меня ждет доктор Ларкин.

— Ах, ну да, конечно. Тебе пора ехать. — ВзявЭрона под руку и поцеловав его в щеку, она направилась с ним к двери. —Буду тебя ждать.

Рэндалл тоже встал, собираясь уходить. Одновременно изстоловой в холл вышли двое молодых Мэйфейров. И вновь началось длительноепрощание, исполненное сердечных слов, горестных рыданий и признаний в любви кдоброй и несчастной, прекрасной и великодушной Гиффорд. Беа, обернувшись кМайклу и Моне, бросилась их обнимать и целовать, обливаясь слезами. Закончивритуал расставания, она направилась к выходу. Было очень трогательно глядеть состороны на то, как она взяла под руку Эрона и он повел ее вниз по ступенькам.За ворота они вышли вслед за Рэндаллом.

Вскоре дом опустел. Мона стояла на пороге, махая вследгостям рукой. В своем детском платьице с передником и белой лентой волосах,несмотря на то, что та являла собой неотъемлемую часть ее облика, выгляделадевушка немного не к месту.

Наконец она, обернувшись к Майклу, захлопнула за собойдверь.

— Где тетя Вив? — осведомился Майкл.

— Тебя она не спасет, мой большой мальчик, —ответила Мона. — Вместе с тетей Бернандетт она взяла на себя опеку наддетьми Гиффорд.

— А где Эухения?

— Уж не думаешь ли ты, что я ее отравила? — Монапрошла мимо него через холл в библиотеку.

Майкл последовал за ней, исполненный неколебимой твердости,праведных рассуждений и уверений, призванных противостоять искушению плоти.

— Больше этого не повторится, — с непреклоннойубежденностью начал он.

Едва они вошли в библиотеку, как Мона, закрыв за Майкломдверь, тотчас обвила его шею руками.

Неожиданно для самого себя, словно находясь в каком-тосамозабвении, он принялся осыпать ее поцелуями и ласкать ей грудь. Вдруг егоруки скользнули вниз и задрали ситцевую юбку.

— Это не должно повториться! — продолжал твердитьон. — Я не позволю, чтобы это снова произошло. Слышишь? Ты даже неоставляешь мне права выбора…

Мона продолжала льнуть к нему бедрами, нежно и страстно егообнимая. В своем возбуждении она ничем не отличалась от взрослых женщин, скоторыми Майклу приходилось заниматься любовью. Раздался тихий щелчок. Мона,потянувшись через плечо Майкла, закрыла на замок дверь библиотеки.

— Утешь меня, мой большой мальчик, — взмолиласьона. — Теперь, когда умерла моя любимая тетушка, я в самом деле чувствуюсебя несчастной. Я не шучу. Мне вправду очень и очень горько. — Монаотпрянула, и Майкл заметил, что у нее в глазах блестят слезы.

Мона расстегнула пуговицы ситцевого патья, которое тотчассоскользнуло с нее вниз и комком упало на пол. Освободившись от его плена, онапредстала перед Майклом в нижней юбке и белоснежном бюстгальтере с ажурнымичашечками, очевидно из весьма дорогого кружева. Между обоими предметамиэкипировки зазывно белела полоска бледной кожи. Беззвучно плача, Мона сновабросилась к Майклу на шею и принялась алчно его целовать, запустив руку емумежду бедер.

Это окончательно сломило его сопротивление. Или, какговорится, fait accompli [29].

Они вместе упали на ковер, и, прежде чем погрузиться всладостный до боли мир, Майкл успел расслышать ее возбужденный шепот:

— Ни о чем не беспокойся.

Майкла клонило в сон, но уснуть он не мог. Слишком многомыслей и чувств теснилось у него в душе. Слишком много событий случилось запоследнее время, которые он не мог так просто выкинуть из головы. Да и как,интересно знать, он мог ни о чем не беспокоиться, если даже не мог закрытьглаза? Он лежал без сна на полу рядом с Моной, мурлыча про себя какую-томелодию.

— Это же вальс Виолетты, — прокомментировалаона. — Побудь со мной немного, ладно?

Казалось, на какое-то время он задремал или провалился внекое блаженное состояние. Его пальцы по-прежнему обнимали нежную девичьюшейку, а губы покоились у нее на лбу, когда раздался звон дверногоколокольчика. В холле послышались шаги Эухении.

— А вот и я, — по своему обыкновению громкосообщила она. — Я пришла.

Прошло не более получаса с тех пор, как Райен запросил отчетпо делу Роуан, прежде чем его доставили Майклу домой. Ему не терпелось с нимознакомиться, но он не представлял себе, как это сделать, чтобы Эухения не обнаружиласпящей на ковре Моны. Но потом он вспомнил о Роуан, и его вдруг охватил такойужас, что он был не в силах выдавить из себя ни слова, не то чтобы принятькакое-то разумное решение или ответить что-нибудь удобоваримое своей прислуге.

Майкл сел, пытаясь собраться с силами и стараясь не глядетьна лежавшую рядом обнаженную девочку, чья головка покоилась на подушке из еесобственных волос. Какое неодолимое искушение являло собой для него ее юноетело — великолепная грудь и столь же совершенный гладкий живот! Все в этойдевушке манило его с невероятной притягательной силой. «Майкл, ты свинья, какты только мог это сделать!»

Он слышал, как еще раз входная дверь с печальным стономзахлопнулась, по холлу прошаркала медленным шагом Эухения, и вновь воцарилась тишина.