Роберт Джордан прикрыл рот рукой, и цыган испуганно осекся.Прячась за скалами, он проскользнул к тому месту, где Роберт Джордан сидел накорточках у прикрытого ветками пулемета. Он тоже присел на корточки и положилзайцев в снег. Роберт Джордан взглянул на него.

— Ах ты hijo de la gran puta[75], — сказал он тихо. — Где тышляешься, так тебя и так?

— Я шел за ними по следу, — сказал цыган. — Вот досталобоих. Они свадьбу справляли в лесу.

— А твой пост?

— Я же совсем недолго, — прошептал цыган. — А что?Что-нибудь случилось?

— Кавалерийский разъезд был здесь.

— Redios![76] — сказал цыган. — Ты сам их видел?

— Один и сейчас в лагере, — сказал Роберт Джордан. — Приехалв гости к завтраку.

— Мне чудилось, будто я слышал выстрел, — сказал цыган. —Ах, так и так, в бога, в душу! Где же он прошел? Здесь?

— Здесь. Через твой пост.

— Ay, mi madre![77] — сказал цыган. — Бедный я, несчастныйчеловек.

— Не будь ты цыган, я бы тебя расстрелял.

— Нет, Роберто. Не говори так. Мне очень жаль. Это всезайцы. Перед самым рассветом я услышал, как самец топчется на снегу. Ты себепредставить не можешь, что они там разделывали. Я сразу бросился на шум, но ониудрали. Тогда я пошел по следу, и там, высоко, настиг их и убил обоих. Тыпощупай, жиру сколько, и это в такую пору. Представляешь, что нам Пиларприготовит из них! Мне очень жаль, Роберто, не меньше, чем тебе. А этогокавалериста убили?

— Да.

— Кто, ты?

— Да.

— Que tio![78] — сказал цыган, явно желая польстить. — Тыпросто чудо какое-то.

— Иди ты! — сказал Роберт Джордан. Он не мог удержатьулыбки. — Тащи своих зайцев в лагерь, а нам принеси чего-нибудь позавтракать.

Он протянул руку и пощупал зайцев; они лежали на снегубезжизненные, длинные, тяжелые, пушистые, долгоногие, долгоухие, с открытымичерными глазами.

— А в самом деле жирные, — сказал он.

— Жирные! — сказал цыган. — Да у них у каждого бочка сала наребрах. Таких зайцев я и во сне никогда не видел.

— Ну, ступай, — сказал Роберт Джордан, — и побыстрейвозвращайся с завтраком, да захвати мне документы того requete[79]. Пилар тебеих даст.

— Ты на меня не сердишься, Роберто?

— Не сердишься! Я возмущен, как это можно было бросить пост.А что, если бы наехал целый кавалерийский эскадрон?

— Redios, — сказал цыган. — Какой ты разумный.

— Слушай меня. Чтоб ты никогда больше не смел уходить споста. Никогда. Такими словами, как расстрел, я попусту не кидаюсь.

— Понятно, больше не буду. А потом, знаешь что? Никогдабольше не выпадет случая, чтобы два таких зайца сразу. Такое только раз в жизнибывает.

— Anda![80] — сказал Роберт Джордан. — И скорей приходи.

Цыган подхватил зайцев и скрылся между скалами, а РобертДжордан опять перевел взгляд на открытую поляну и склон горы за ней. Двевороны, описав круг, опустились на сосну, росшую ниже по склону. К нимподлетела третья, и Роберт Джордан подумал: вот мои часовые. Пока они сидят спокойно,можно с этой стороны никого не ждать.

Цыган, подумал он. Ну какой от него толк? Он безграмотенполитически, недисциплинирован, и на него ни в чем нельзя положиться. Но он мненужен для завтрашнего. Завтра у меня для него найдется дело. Цыган на войне —это даже как-то не вяжется. Таких надо бы освобождать от военной службы, какосвобождают по моральным убеждениям. Все равно от них никакого толку. Но в этувойну по моральным убеждениям не освобождали. Никого не освобождали. Войназахватывала всех одинаково. Ну вот, теперь она добралась и до этой оравыбездельников. Она теперь здесь.

Вернулись Агустин и Примитиво с ветками, и Роберт Джордантщательно замаскировал пулемет, замаскировал так, что с воздуха ничего нельзябыло заметить, а со стороны леса все выглядело вполне естественно. Он указал имудобное место для наблюдательного поста: на высокой скале справа, откуда виднобыло все кругом, а единственный подход слева можно было взять под наблюдение сдругой точки.

— Только если ты кого-нибудь увидишь оттуда, не стреляй, —сказал Роберт Джордан. — Брось сюда камень, маленький камушек, чтобы привлечьвнимание, а потом сигнализируй винтовкой, вот так. — Он поднял винтовку надголовой, словно защищаясь от чего-то. — Сколько их — покажешь так. — Он несколькораз махнул винтовкой вверх и вниз. — Если пешие, держи винтовку дулом вниз. Воттак. Но не стреляй оттуда, пока не услышишь пулеметную стрельбу. Целиться стакой высоты надо в колени. Если я два раза свистну, спускайся, держась подприкрытием, сюда, к maquina.

Примитиво поднял винтовку.

— Я понял, — сказал он. — Это очень просто.

— Значит, сначала ты бросаешь камушек, чтобы обратитьвнимание, потом показываешь, откуда и сколько человек. Но смотри, чтобы тебя незаметили.

— Да, — сказал Примитиво. — А гранату тоже нельзя бросать?

— Только после того, как заработает пулемет. Может случитьсятак, что конные проедут мимо, разыскивая своего товарища, а к нам и незаглянут. Может быть, они поедут по следам Пабло. Если можно избежать боя, надоего избежать. Надо всеми силами стараться его избежать. Ну, лезь наверх.

— Me voy, — сказал Примитиво и стал карабкаться по крутойскале.

— Теперь ты, Агустин, — сказал Роберт Джордан. — Что тыумеешь делать с пулеметом?

Агустин присел на корточки, высокий, черный, обросшийщетиной, с провалившимися глазами, с узким ртом и большими, загрубелыми отработы руками.

— Pues[81], заряжать его умею. Наводить. Стрелять. Больше неумею ничего.

— Помни, стрелять нужно, только подпустив их на пятьдесятметров, и то если ты окончательно убедишься, что они направляются к пещере, —сказал Роберт Джордан.

— Ладно. А как я буду знать, где пятьдесят метров?