Они сидели там же, где ранее стояли; никто явно не думал, чтоздесь понадобятся какие-то сиденья. Только трон Баракаса (где они раздобыли этоуродство, Шариссе и в голову не могло прийти) напоминал что-то, предназначенноедля сидения, хотя большинству людей показался бы неудобным. Именно такой трон,на взгляд Шариссы, и предпочитал Баракас — сиденье, для пользования которымтребовалось терпение и упрямство.

Оставшееся до отъезда время волшебница рассматривалакаменных колоссов, находившихся всего в нескольких шагах. Хоть ее способностибыли снова приглушены (в последнее время это, казалось, уже вошло в привычку),она могла ощущать, что внутри них теплится жизнь. Почему-то никто, кроме нее,этого не замечал. Фонон, пока ел, время от времени поднимал взгляд — словно ончто-то чувствовал, но не мог определить, что именно. Было ли дело в том, что ейэтот мир был намного ближе, чем остальным? Шарисса приняла свой новый дом безколебаний, восхищаясь его естественной красотой, подобную которой она, будучислишком молодой, никогда не замечала в Нимте. Возможно, именно по этой причинеона научилась управлять силами этого мира так, как это пока не удавалось никомудругому из враадов.

Но почему силы внутри статуй возрастали с каждой минутой?

Что случится, когда земля и в самом деле пробудится? Было лиэто первым знаком?

Ее размышления прервались, когда Баракас вернулся вцентральную пещеру. Он все еще хромал, но беспокойство за супругу и судьбу егорождающейся Империи заставляло его не обращать внимания ни на что — кроме развечто самой сильной боли. Риган тащился позади него, напоминая подростка-дрейка,наказанного матерью. Вне сомнений, он пробовал — безуспешно — убедить отца илиоставить Шариссу здесь, или позволить ему ехать с ними.

Баракас кивнул ей.

— Вас как следует накормили, госпожа моя Шарисса? Он,казалось, использовал это обращение только тогда, когда чего-то хотел от нее.Шарисса это поняла и, взяв себя в руки, ответила:

— Достаточно — пока что. Однако нам не помешало быотдохнуть.

— Когда вы пробудете с нами достаточно долго, то научитесьспать в седле.

— Я надеюсь, что настолько долго я с вами не пробуду.

Баракас изобразил подобие улыбки.

— Честный ответ. Это — похвальная черта, хотя именно сейчаси бесполезная.

— Отец…

— Умолкни, Риган. У тебя, помнится, есть обязанности.Выполняй их, как подобает будущему главе клана… будущему Императору.

Неуклюжий Тезерени с вожделением посмотрел на Шариссу,которая демонстративно не глядела в его сторону. Удрученный, он отдал отцучесть и удалился.

Баракас снял шлем, что последнее время, как помнилосьШариссе, происходило крайне редко. Волшебницу потрясло то, насколько в еговолосах прибавилось седины. На его лице возникли борозды, прорезать которыемогли только время и усталость. Это отчасти напомнило ей о том, как выгляделолицо Геррода после его неудачного колдовства в пещере безумного хранителя.Баракас, повелитель Тезерени, не делался старше — он уже был стар.

— Он вскоре будет Императором, — уверил их Баракас. Онвстретил пристальный взгляд Геррода и увидел в нем сочувствие. — Да, я наконецстановлюсь старым. Повелитель драконов приближается к своему концу. Вероятно,еще несколько десятилетий — и только.

— По крайней мере ты прожил все эти тысячелетия, — сказалчародей. Он указал на собственное лицо. — На этом лице достаточно скоропоявятся складки. Этому миру нравится убивать тех, кто не склоняется перед ним.

Повелитель Тезерени склонил голову набок и стал разглядыватьГеррода. Затем, насмешливо улыбнувшись, покачал головой и снова направил своевнимание на Шариссу.

— Мне кое-что от вас нужно.

— Меня это едва ли удивляет.

— Выслушайте меня. Если вы поможете мне, я не буду большенастаивать на браке между вами и моим старшим сыном. Вы с эльфом сможетеотправиться, куда вам угодно.

— Все только и хотят соединить нас, — заметил Фонон. Пища —даже такая — во многом восстановила его чувство юмора, хоть он, как и другие,продолжал пока оставаться пленником. Глава клана пропустил его слова мимо ушей.

— Хорошо?

— Вы не сказали мне, чего вы хотите от меня.

Геррод наклонился вперед прежде, чем его отец успелзаговорить, и предупредил:

— Остерегайся любых обещаний! Даже клятвы могут бытьнарушены!

— Не будет никакого нарушения клятв! — Баракас, похоже, былготов резко поставить сына на место; но, по-видимому, представлял себе, как этобудет выглядеть в глазах волшебницы. — Это касается твоей семьи, особенно твоейматери и братьев с сестрами!

Чародей попробовал притвориться, что ему это безразлично, ноШарисса уже знала, что, несмотря на расхождения с отцом, Герроду вовсе нехотелось, чтобы его бывшую семью постигла какая-то беда.

— Что же вы хотите? — спросила она, отчасти пытаясь отвлечьвнимание Баракаса от сына-отступника — поскольку каждый раз, когда отец обращална него внимание, в подземном зале явственно ощущался холод.

Баракас почесал шею; но, в отличие от большинства другихТезерени, он больше не страдал от сыпи.

— Я хочу, чтобы вы — и они — сотрудничали с нами все товремя, пока не удастся выяснить, произошло что-то или нет с теми, кто остался вкрепости — и особенно с госпожой Альцией.

Ответ был несколько неопределенным, но суть его растрогалаШариссу до такой степени, которую она сочла бы раньше невозможной. Баракас могбыть ее врагом, но забота о жене оказалась даже сильнее, чем его стремление квласти.

— Я поклянусь духом дрейка, что вы окажетесь на свободепосле того, как я смогу убедиться, что нам ничего не угрожает. Хорошо?

— Все мы?

— Все вы.

Она изучала его в течение нескольких секунд, собираясь смыслями. Шарисса хотела от Баракаса еще одной вещи — и теперь насталединственный момент, когда она имела возможность добиться ее. И если онаупустит эту возможность…

— В том числе и Темный Конь.

Выражение его лица изменилось так, что Шарисса почтипожалела о своем требовании; но она не могла оставить призрачного скакуна вовласти Баракаса.