Я кивнул. Фермин продолжал спокойно, бесстрастно:

— Эти отметины — ерунда, хуже те, что внутри. Явыдержал под паяльной лампой час, а может, это была одна минута, не знаю. Но ясказал и имена, и фамилии, и даже размер одежды всех моих шефов и не шефов тоже.Меня выбросили в переулке в районе Пуэбло Секо, голого, обожженного, и однадобрая женщина подобрала меня и лечила два месяца. У нее коммунисты застрелилинеизвестно за что мужа и обоих сыновей прямо на пороге дома. Когда я смогвставать и выходить на улицу, я узнал, что все мои начальники были арестованы иказнены через несколько часов после того, как я их заложил.

— Фермин, если вы не хотите об этом говорить…

— Нет-нет. Слушайте и знайте, с кем имеете дело. Когдая вернулся домой, мне сообщили, что и дом, и все мое имущество конфискованыправительством, и я теперь нищий. Работу найти не удалось. Чего было вдостатке, так это дешевого вина — медленной отравы, которая разъедалавнутренности, как кислота. Я надеялся, что рано или поздно оно подействует. Яхотел возвратиться на Кубу, к своей мулатке, и меня сняли с гаванскогосухогруза. Даже не помню, сколько времени тогда просидел в тюрьме, ведь послепервого года человек там теряет все, в том числе разум. Потом жил на улицах,где вы меня и встретили вечность спустя. Нас много таких было, бывшихсокамерников, согалерников. Везло тем, у кого был кто-то или что-то, к чемувернуться, а мы, остальные, пополнили ряды армии обездоленных. Раз вступив вэтот клуб, никогда уже не перестанешь быть его членом. Большинство из насвыходили только по ночам, когда никто не видит. Я сталкивался со многимиподобными мне, но редко доводилось встретиться с ними во второй раз: уличнаяжизнь коротка. Люди смотрят на тебя с отвращением, даже те, кто подаетмилостыню, но это не идет ни в какое сравнение с тем омерзением, котороеиспытываешь сам к себе. Это как будто жить внутри мертвого тела, котороедвигается, хочет есть, воняет, сопротивляется смерти. Время от времени Фумеро иего люди задерживали меня, обвиняли в какой-нибудь абсурдной краже или в том,что я лапал девочек у ворот монастырской школы. Очередной месяц в тюрьмеМодело, побои, и снова на улицу. Я так и не понял смысла этого фарса, казалось,у полицейских есть определенный список подозрительных личностей, которых принадобности всегда можно задержать. Фумеро к тем порам стал уважаемым человеком,и однажды я спросил его, почему он меня не убил, как остальных. А он засмеялсяи ответил, что есть вещи пострашнее, чем смерть. Что он никогда не убиваетпредателей, он оставляет их гнить заживо.

— Фермин, вы не предатель, любой на вашем месте сделалбы то же самое. Вы мой лучший друг.

— Я не заслуживаю вашей дружбы, Даниель. Вы с отцомспасли мне жизнь, и она принадлежит вам. Я сделаю для вас все, что в моихсилах. В тот день, когда вы подобрали меня на улице, Фермин Ромеро де Торресродился заново.

— Это ведь не ваше настоящее имя, правда?

Фермин покачал головой:

— Я его прочитал на афише на площади Аренас. Тот,другой — в могиле. Человек, который раньше жил в этом теле, умер, Даниель, хотяиногда он возвращается, в кошмарах… Но вы показали мне, как стать другим, идали ту, ради кого стоит жить, мою Бернарду.

— Фермин…

— Не говорите ничего, Даниель, только простите меня,если сможете.

Он заплакал, и я молча его обнял. Люди стали на наскоситься, я отвечал им злобным взглядом, и они в конце концов решили насигнорировать. По дороге домой у Фермина вновь прорезался голос:

— То, что я рассказал… прошу вас, Бернарде…

— Ни Бернарде, ни единой живой душе. Ни слова, Фермин.

На прощание мы пожали друг другу руки.

Я не спал всю ночь, просто лежал в постели при свете лампы иразглядывал свою сияющую авторучку «Монблан», которой я не писал уже много лет.Да, полезная вещь, вроде пары перчаток для безрукого. Несколько раз я собиралсяпойти к Агиларам и, так сказать, сдаться, но, подумав, сообразил, что моенеожиданное появление ранним утром в отчем доме Беа не улучшит ее положения. Назаре, усталый и растерянный, я вернулся к своему обычному эгоизму и убедилсебя, что лучшим выходом будет оставить все как есть, глядишь, само как-нибудьустаканится.

В магазине утром дел было немного, поэтому я дремал на ходус изяществом и чувством равновесия танцора фламенко, по выражению отца. Как мыс Фермином условились, к полудню я притворился, что хочу пройтись, а Ферминякобы собрался в амбулаторию снимать швы, и отец, как мне показалось, проглотилобе эти утки с потрохами. Постоянная необходимость врать ему угнетала меня, чемя и поделился с Фермином, когда отец вышел ненадолго за покупками.

— Даниель, отношения родителей и детей основываются натысячах маленьких невинных обманов. Подарки от волхвов,[95]мышка, которая уносит молочные зубы, и так далее, и тому подобное. Считайте,что это еще один обман такого рода, и перестаньте мучиться угрызениями совести.

Соврав в очередной раз, я в урочный час отправился к домуНурии Монфорт, чьи прикосновения и чей запах хранились в укромном уголке моейпамяти. Площадь Сан Фелипе Нери оккупировала стая голубей, рассевшихся намостовой. Я рассчитывал найти Нурию Монфорт здесь с книгой, но на площади небыло ни души. Под настороженными взглядами десятков птиц я огляделся в поискахФермина, но тщетно; тот замаскировался настолько профессионально (не раскрывмне заранее своего замысла), что моей наблюдательности для того, чтобы отыскатьего, оказалось явно недостаточно. На лестнице имя Микеля Молинера по-прежнемузначилось на почтовом ящике, и я подумал, что с этого и надо начать разговор сНурией Монфорт. Ступеньки вели наверх в полутьме. Мне почти хотелось, чтобы еене оказалось дома: никто не сочувствует обманщику так, как другой обманщик. Налестничной площадке я остановился, чтобы собраться с духом и изобрести предлогдля визита. За соседней дверью надрывалось радио, в эфире шел конкурс на лучшеезнание Библии под названием «Пароль на небеса», который увлеченно слушала всяИспания по вторникам в полдень.

А теперь, вопрос на пять дуро. Скажите нам, Бартоломе, подкакой личиной является нечистый мудрецам из шатра в притче об архангеле иглупце в книге Иисуса Навина: а) козленка, б) торговца глиняной посудой, в)фокусника с обезьянкой.

Под гром аплодисментов в студии «Радио насьональ» ярешительно шагнул к двери Нурии Монфорт и нажал на кнопку звонка. Эхоразнеслось по квартире. Я вздохнул с облегчением и собрался уже уходить, когдаза дверью послышались шаги и в глазке загорелась точечка света. Я улыбнулся,глубоко вздохнул. Ключ повернулся в замке.