— И что мне ему говорить? У него уже давно сердце не наместе.

— Что идете за семечками или сахарной пудрой длядесерта.

— А почему следует непременно идти в «Четыре кота»?

— Потому что там лучшие бутерброды со свиной колбасой врадиусе пяти километров, и надо же нам где-то поговорить. Не цепляйтесь закаждое слово, Даниель, делайте, что я вам сказал.

Я с радостью взялся бы за любое дело, чтобы отвлечься оттяжелых мыслей, а потому повиновался и, предупредив отца, что вернусь к ужину,через пару минут был уже на улице. Фермин ждал на углу Пуэрта-дель-Анхель, онпри моем приближении повел бровями, давая мне понять, чтобы я неостанавливался.

— За нами хвост, метрах в двадцати. Не оборачивайтесь.

— Это тот же?

— Не думаю, разве что он от влажности сел, как рубахапри стирке. Чисто воробушек. У него спортивная газета шестидневной давности.Фумеро явно набирает себе учеников из интерната для умственно отсталых.

В «Четырех котах» наш провожатый сел в нескольких метрах,притворяясь, будто в энный раз перечитывает репортажи о матчах чемпионатапервой лиги за прошлую неделю, и косился на нас каждые двадцать секунд.

— Бедняга, как он взмок, — покачал головойФермин. — А вы, Даниель, что-то загрустили. Поговорили с малышкой?

— Подошел ее отец.

— И у вас получился дружеский сердечный разговор?

— Скорее, монолог.

— Понятно. Папой, значит, вы его еще не называете?

— Он собирается вытрясти из меня душу к чертовойматери, прямо так и сказал.

— Должно быть, просто фигура речи.

В этот момент к нам подошел официант, и Фермин заказал едына целый полк, потирая руки в предвкушении.

— Даниель, вы-то что-нибудь будете?

Я отказался. Официант вернулся с двумя подносами закусок,бутербродов и пива разных сортов. Фермин сунул ему крупную купюру и сказал, чтосдачи не надо.

— Видите вон там, за столиком у окна, типа в костюмеговорящего сверчка из сказки про Пиноккио,[92] который нырнул вгазету, будто хочет надеть ее себе на голову?

Официант с заговорщическим видом кивнул.

— Сделайте одолжение, скажите этому господину, чтоинспектор Фумеро приказывает ему лично явиться ipso facto на рынок Бокерия,купить на двадцать дуро вареного гороха и немедленно доставить в полицейскоеуправление (при необходимости на такси), в противном случае инспектор личнооторвет ему яйца и заставит сожрать из них яичницу. Вам повторить?

— Не надо. Вареный горох или яичница.

Фермин дал ему еще денег.

— Благослови вас Господь.

Официант уважительно поклонился и направился к столикунашего преследователя. Выслушав приказ, агент полиции изменился в лице, секундпятнадцать боролся сам с собой и наконец галопом вылетел на улицу. Фермин дажеглазом не моргнул. В другое время я бы насладился этой историей, но в тот вечермог думать только о Беа.

— Даниель, спуститесь на землю, надо поговорить. Завтравы пойдете к Нурии Монфорт, как договаривались.

— И что я ей скажу?

— Уж найдете. Следуйте мудрому плану сеньора Барсело:выложите ей, что раскрыли ее коварную ложь. И о Караксе, и о том, что ее мнимыйсупруг Микель Молинер вовсе не в тюрьме, как она говорила. Еще скажете, чтодогадались, что именно она забирала корреспонденцию со старого адреса семьиФортунь-Каракс с помощью абонентского ящика несуществующей адвокатской конторы…Наговорите всего, чтобы земля загорелась у нее под ногами. Побольше мелодраматичности,побольше библейской патетики. А потом эффектно уходите, оставив ее ненадолговариться в собственном соку.

— А вы тем временем…

— А я тем временем приготовлюсь следовать за ней попятам с использованием последних достижений искусства маскировки.

— Фермин, это не сработает.

— Опять вы мне не верите. Кстати, чего такого наговорилвам отец той девушки, что вы так выглядите? Угрожал? Не обращайте внимания. Такчто сказал этот одержимый?

Неожиданно для себя я ответил:

— Правду.

— Правду святого великомученика Даниеля?

— Ну и смейтесь сколько влезет. Я заслужил.

— Я не смеюсь, Даниель. Мне неприятно видеть вас всостоянии самобичевания. Вам уже впору на себя вериги надеть. Ничего ужасноговы не совершили, жизнь и так довольно жестокая штука, не стоит усугублять истановиться Торквемадой для самого себя.

— У вас есть опыт в таких делах?

Фермин пожал плечами.

— Вы никогда не рассказывали мне, как столкнулись сФумеро впервые.

— Хотите историю с моралью в конце?

— Только если вам хочется ее рассказать.

Фермин одним глотком осушил бокал вина.

— Аминь, — сказал он самому себе. — Все, чтоя могу поведать о Фумеро, — это vox populi. Первый раз я услышал о нем,когда будущий инспектор был террористом-убийцей на службе у Иберийскойфедерации анархистов.[93] Репутация у него была отменная,поскольку ни страха, ни угрызений совести он не ведал. Ему достаточно былознать только имя, чтобы прикончить человека выстрелом в лицо средь бела дня наулице. Подобные таланты высоко ценятся в смутные времена. У него также не былони веры, ни убеждений; он служил очередному делу ровно до тех пор, пока этодело служило ему очередной ступенькой на карьерной лестнице. Людишек такогорода полно на свете, но не у всех талант Фумеро. От анархистов он переметнулсяк коммунистам, а там и до фашистов рукой подать. Он шпионил, продавалинформацию обеим воюющим сторонам и у всех брал деньги. Еще тогда я взял его назаметку, в те времена я работал на Женералитат.[94] Иногда меняпринимали за уродливого брата Компаньса, чем я ужасно гордился.

— Чем вы занимались?

— Всем понемногу. В современных сериалах это называетсяшпионажем, но на войне все шпионы. Частью моей работы было следить за такими,как Фумеро. Подобные типы опаснее всего, они — как гадюки, бесцветные,бездушные. Стоит начаться войне, они вылезают изо всех щелей, а в мирное времяносят маски. Но их много. Тысячи. В конце концов я понял его игру. Пожалуй,слишком поздно. Барселона пала в считанные дни, и все перевернулось, как омлетна сковородке: я стал преступником в розыске, а мои начальники попрятались, каккрысы. Кстати, Фумеро уже возглавлял операцию по «зачистке». Эта очистительнаястрельба шла и на улицах, и в замке Монтжуик. Меня взяли в порту, где я пыталсягреческим грузовым судном отправить во Францию нескольких своих генералов,привезли в Монтжуик и заперли на двое суток в камере без света, воды и воздуха.Первый свет, который я увидел после этого, был пламенем паяльной лампы. Фумеровместе с каким-то типом, который говорил только по-немецки, подвесили меня внизголовой, и немец поджег на мне одежду. В его действиях чувствовалсяопределенный опыт. Я остался нагишом, с подпаленными волосами по всему телу, иФумеро сказал, что, если я не выдам место, где скрываются мои начальники,начнется настоящее развлечение. Я не храбрец, Даниель, и никогда им не был, ноя собрал все остатки смелости, смешал с дерьмом его мать и послал его кдьяволу. По знаку фумеро немец сделал мне какой-то укол, подождал несколькоминут, потом, пока Фумеро курил и улыбался, начал основательно меня поджариватьсвоей паяльной лампой. Шрамы вы видели…