– Ты хотел меня увидеть, – тихонько проговорила я, чувствуя, как обрывается мое сердце.

– И теперь из-за моего эгоизма Сельде придется в одиночестве переживать смерть бабушки. – Киггз вскочил на ноги и беспокойно зашагал взад и вперед. – Даже когда я с ней, на самом деле я далеко. Я знаю, это была моя идея… солгать. Но ложь, пусть состоящая из одних недоговорок, тоже возводит стену между людьми. Теперь я заключен за этой стеной и не могу дать Сельде безоговорочную поддержку, которую она заслуживает.

– Можешь не объяснять мне, – произнесла я, сложив руки на груди. – Я тоже с этим живу. Вообще, я не удивилась бы, если бы ты давно уже обо всем ей рассказал.

Он печально рассмеялся:

– О, я об этом думал. Только разрушится ли тогда стена – или, наоборот, станет еще выше? – Он замолчал, вытирая слезы. – Как ты жила, скрывая правду о себе все эти годы? Ты, наверное, чувствовала себя отрезанной от всего мира.

Я сглотнула комок в горле.

– Так оно и было. А потом я встретила принца, который видел меня насквозь. Он сумел различить правду за маскарадом лжи, и это было ужасно и прекрасно одновременно. Но, к моему удивлению, оказалось, что когда кто-то видит твою истинную суть, тебя охватывает невероятное облегчение.

Темные глаза Киггза смягчились.

– То, что скрывала ты, было не так ужасно. То, что скрываю я, причинит Сельде боль, а я люблю ее как родную сестру.

Между нами с Киггзом тоже стояла стена, построенная из благопристойности и обещаний. Я не могла потянуться к нему, не могла поцеловать его в нахмуренный лоб. Держать себя в руках было невыносимо, но я не сомневалась, что он будет люто корить себя за любой срыв.

– Да, это ее ранит. Но… – я нерешительно осеклась. В моей голове формировалась мысль, которую нужно было одеть в верные слова. – Если бы ты позволил ей нести собственную боль, это могло бы стать знаком уважения.

Он опустился на скамейку, не сводя с меня глаз.

– Что?

– Я имею в виду, – начала я, все еще пытаясь подобрать правильную формулировку, – что ты взвалил на себя всю тяжесть этой тайны, чтобы защитить Глиссельду. Ты решил, что она слишком хрупка, чтобы вынести правду, но так ли это? Может, лучше дать ей возможность проявить силу? В какой-то мере ты окажешь ей этим честь.

Он фыркнул, но я видела, что заставила его задуматься. Вот что я любила больше всего на свете – задумчивого Киггза. В его глазах зажглись огоньки. Я снова сжала руки между колен.

– Это самый мудреный софизм[12], который я слышал в своей жизни, – сказал он, грозя мне пальцем. – Вероятно, мне стоит дать ей пощечину, если болью можно оказать ей честь?

– И кто из нас софист? – поинтересовалась я. – Ты же сам понимаешь, что это нелогичный аргумент.

Он скорбно улыбнулся:

– Я еще поспорю с тобой, потому что ты не права, но сейчас у меня нет сил. – Он потер глаза. – Завтра меня ждут долгие переговоры. – Он зевнул.

Я поняла намек, хоть мне очень этого не хотелось.

– Мне нужно дать тебе поспать, – сказала я и поднялась на ноги, но тут Киггз взял меня за руку. В этот момент целый мир сжался до одной точки. Все, что мы чувствовали и понимали, все сущее и весь вакуум оказались заключены между двумя ладонями – одна из них была теплой, а другая холодной. Я не знала, какая кому из нас принадлежит.

Он еле слышно перевел дыхание и отпустил меня.

– Увидимся завтра, – сказал он. – И я с тобой поспорю.

Я поклонилась.

– Доброй ночи, принц, – сказала я, не сомневаюсь, что за моими словами он услышит другие слова – то невысказанное, что я не имела права произнести.

Меня не пригласили на встречу Комонота с главами семейств Агогой, но я на это и не рассчитывала. Сомнений не оставалось: нам с Киггзом в скором времени предстояло покинуть Порфири. Сколько дней могло уйти на переговоры? Я решила, что не буду тратить оставшееся время на то, чтобы убедить итьясаари отправиться со мной на юг. Они счастливы здесь, пусть так оно и остается. Я приеду к ним в гости, когда настанут более мирные времена.

Отказавшись от бесплодных попыток, я провела следующее утро с Абдо и его семьей. Последние два дня он не так мучился из-за жара и казался спокойнее, но все время спал. Я надеялась, что Джаннула отступила и что, как только он откроет глаза, Найя сможет отвести его к Паулосу Пэнде. Где-то около полудня я отправилась на портовый рынок и поиграла на флейте, стоя на солнышке. Дети скакали вокруг меня и водили хороводы. Я надеялась, что ко мне подойдет Брасидас, но его не оказалось поблизости.

Я вернулась к Найе ближе к вечеру. Оказалось, что ардмагар Комонот прислал мне записку: «Мы с принцем будем ждать вас в общественном саду Метасаари на закате». Вот и все, никаких намеков на то, как прошли переговоры.

Я пришла пораньше и поужинала в ресторанчике, в котором когда-то встретила саара Лало. Я полюбила осьминожьи шарики в подливе и не сомневалась, что, вернувшись в Горедд, буду скучать по порфирийской кухне. Я сидела за столиком, потягивала мятный чай и смотрела, как садится солнце.

Наконец появились Киггз и Комонот – две длинные тени в сгущающихся сумерках. Мы встретились у общественного фонтана, представляющего собой статую морской собаки, из мордочки которой била вода.

– Сюда, – произнес ардмагар вместо приветствия, и мы направились к длинному, низкому дому с колоннадой, стоящему в северной части площади.

– Как прошли переговоры? – шепотом спросила я у Киггза.

Принц покачал головой:

– Мы поклялись держать это в тайне. Пусть это и не мои боги, но я бы не хотел встретиться со Страшной Неизбежностью в темном переулке, – сказал он. – Однако я могу намекнуть, что драгоценный камень, который мы жаждем получить, может быть выкуплен по очень высокой цене, а наш ардмагар еще тот скупердяй.

– Я тебя слышу, – бросил Комонот через плечо и постучал в дверь.

Я прикусила губу, чтобы не рассмеяться. Тем не менее намек Киггза меня озадачил. Комонот был готов заплатить, чтобы положить конец войне. Какую цену запросили порфирийцы?

Дверь открыла женщина средних лет с короткой стрижкой и серьезным выражением лица.

– Ардмагар, – произнесла она и отдала честь. Она явно была саарантрасом.

– Люсиан, Серафина, – проговорил Комонот. – Познакомьтесь с Икат, предводительницей изгнанных драконов и – насколько я понял – прекрасным врачом.

Икат, по драконьей традиции, никак не отреагировала на представление, но придержала для нас дверь. Она была одета в простую тунику и штаны из неокрашенного хлопка без всяких узоров. Туфель на ее смуглых ногах не наблюдалось. Ничего не говоря, она провела нас через атриум в квадратный сад, находившийся в сердце дома. Под сферическими фонариками, на расставленных по кругу стульях и скамейках, сидело десять саарантраи. По крайней мере, я предположила, что все они были саарантраи. Среди них я заметила Лало. Икат хлопнула в ладоши три раза, и худенькая девочка принесла в сад еще одну скамейку для нас с Киггзом. Мы сели, а Комонот стал обходить всех присутствующих по кругу, представляясь им.