– Я надеюсь, что это не все изгнанники, согласившиеся помочь, – прошептала я Киггзу.

– Это один из вопросов, которые нам предстоит сегодня выяснить, – прошептал он в ответ. – Это «Бесполезный Совет», как его называет Эскар. У саарантраи нет права голоса в Ассамблее, поэтому они создали свое собственное правительство. Оно ничего не решает, но периодически отправляет семействам Агогой петиции, которые те успешно игнорируют.

– Ардмагар нашел Эскар? – спросила я. Принц покачал головой.

Девочка предложила нам медовые пирожные с миндалем. Киггз взял одно и пробормотал себе под нос:

– Если саары будут говорить на мутья, тебе придется их переводить.

– Вы хотите сказать, на мягкоротовом мутья, – сказала девочка по-гореддийски. Киггз поднял на нее взгляд. Ее заостренное лицо напоминало крысиную мордочку, а обнаженные смуглые руки походили на веточки. Она была высокого роста, но, судя по ее дерзкой реплике, я дала бы ей лет десять. Она криво улыбнулась принцу и пояснила: – Если вы ожидаете, что мы будем рычать друг на друга, то будете разочарованы. Мы поменяли звуки мутья на аналоги, которые можно произносить нашими мягкими ртами. Но это один и тот же язык.

Киггз был хорошо образован и сам прекрасно это знал, но все равно вежливо склонил голову. Девушка уставилась на него, выпучив глаза.

– Вот почему вы знаете такие наши слова, как «Танамут» или «ард», – продолжила она ненужное разъяснение. – В то время как на твердоротовом мутья «ард» звучит вот так. – Она откинула голову назад и закричала.

Саарантраи, до этого оживленно разговаривавшие, резко замолчали.

– Ты кричишь на принца Горедда, – сказала Икат и, подойдя к нам, взяла девушку за плечи, как будто хотела увести ее прочь.

– Все хорошо, – произнес Киггз, пытаясь выдавить улыбку. – Мы обсуждали лингвистику.

Икат слегка нахмурилась.

– Принц, это моя дочь Колибрис.

– Бризи, – поправила ее девочка, непокорно задрав подбородок.

Это было порфирийское имя, да и одежда девочки сильно отличалась от других саарантраи. Взрослые носили простые туники и штаны неприметных цветов, а волосы стригли коротко – если не считать Лало с его прической в нинийском стиле.

Однако Бризи была одета в полупрозрачное платье, расшитое аляповатыми бабочками и птичками. Копна волос опасно нависла над ее головой – она явно подражала сложным высоким прическам, которые носили такие дамы, как Камба. Стоило ей пошевелиться, и волосы начинали ходить ходуном. Когда девочка закричала, один локон все-таки выскочил, но она ничего не заметила. Теперь эта прядь свисала ей на плечо, поникшая и одинокая.

Она закончила подавать гостям еду и исчезла в тени дома.

Икат начала встречу, сказав (на мягкоротовом мутья):

– Эскар еще не вернулась. Правильно ли я понимаю, что никто не знает, куда она исчезла?

Никто из сидящих в круге не пошевелился.

– Ты многим обязан ее неутомимой настойчивости, ардмагар, – сказала Икат. – Когда она прилетела сюда прошлой зимой, один только Лало всерьез задумался о том, чтобы покинуть Порфири. У каждого из нас здесь своя жизнь, к тому же мы не до конца доверяем тебе. Твое правительство относилось к драконам с эмоциональными отклонениями гораздо суровее, чем предыдущие три.

– Я сожалею об этом, – произнес Комонот, сидящий на скамейке рядом с Икат. – Я потратил слишком много времени в погоне за недостижимым идеалом абсолютной чистоты драконов. Теперь Старый Ард довел эту идею до крайности, но она изначально была нереалистичной. Для прогресса – или, если выразиться прозаичнее, для выживания нашего вида – потребуется сдвиг в противоположном направлении, к более широкому определению того, кем является дракон. – Он улыбнулся уголком губ, и на его щеке появилась ямочка. Было странно видеть на его лице такое скромное выражение. – Конечно, моя предыдущая попытка потащить наш народ навстречу реформам привела к гражданской войне. Возможно, я не тот, за кем стоит идти.

Когда я перевела его слова Киггзу, тот тихонько присвистнул.

– Только не говори, что он научился смирению!

Сидящие вокруг нас саарантраи что-то серьезно забормотали друг другу. Комонот сидел, сложив крупные руки на коленях, и наблюдал за ними ястребиным взглядом.

– Ты демонстрируешь поразительную гибкость мысли для дракона без эмоциональных отклонений, – сказала Икат, и Комонот склонил голову. – Многие из нас давно потеряли надежду вернуться и прогнали из своих сердец желание снова увидеть родную землю, посчитав его неосуществимым. Мы убедили себя, что прекрасно вписываемся в общество порфирийцев, да и они приняли нас без условий и ограничений…

– Они однозначно не хотят, чтобы вы улетали, – перебил ее Комонот. – Переговоры зашли в тупик не из-за долины Омиги. Порфирийцы просят почти невозможную компенсацию – за вас.

Икат выпрямила спину и прищурила глаза.

– Они нам не надсмотрщики.

– Это так, – ответил Комонот. – Но у них есть договор с Танамутом и огромное нежелание терять так много врачей, купцов, ученых…

– Не говоря уже о завышенных налогах для лиц, которые не являются гражданами Порфири, – пробормотал кто-то.

– Многие из наших купцов и сами не хотят улетать, – проговорила Икат. – Они нашли новый способ обрести сокровища, а больше им ничего и не нужно. Тем не менее бо́льшая часть нашего племени негодует из-за ограничений. Мы можем принимать истинное обличье лишь четыре раза в год, во время игр. Это осложняет процесс вынашивания детей, я уже не говорю о том, как их потом растить.

– Прекрати говорить обо мне, мама! – пропищал пронзительный голос по-порфирийски, и из-за колонны высунулась Бризи.

Икат не обратила на нее внимания.

– Отложить яйцо за отпущенное нам время невозможно, а человеческая беременность все равно занимает у нас три года. За это время дети становятся слишком большими. Мне пришлось собственными руками вырезать из себя Колибрис, а на следующий день она уже начала ходить.

– Я не хочу в Танамут! – закричала Бризи, заглушая мать. – Это не мой дом! Я порфирийка, хочешь ты этого или нет. Ты не заставишь меня уехать. По порфирийским законам я уже взрослая и могу жить одна.

– Ты не взрослая, – произнесла Икат, перейдя на порфирийский. – И, согласно порфирийским законам, даже взрослые должны подчиняться главе семейства.

Бризи фыркнула, развернулась на каблуках и выбежала прочь. Икат крикнула ей вслед:

– Я собираюсь прожить еще лет двести. Так что лучше тебе смириться с этой мыслью.

Где-то в глубине дома хлопнула дверь. Икат медленно выдохнула, раздув ноздри, а потом спокойно проговорила:

– Ей приходится трудно. Дети, с которыми она играла в раннем детстве, не просто выросли – они успели состариться. А она достигнет интеллектуальной и половой зрелости только лет через пять. Она не понимает наши обычаи, а мы никак не можем понять ее.