мужчина в той же униформе, что и охранник, он склонился к бумаге, на которой что-то быстро писал…

— Одну минуточку, — буркнул он, и голос его отчего-то показался мне знакомым. А поскольку знакомых у меня здесь быть не могло по определению, то я мгновенно вспотел. Вспомнил, как меня учили когда-то (Господи, как давно это было, наверное, в прошлой жизни), что прежде, чем паниковать, нужно глубоко вдохнуть, оглядеться и постараться оценить ситуацию. Я так и поступил.

Комната была небольшая, вся уставленная большими железными шкафами, скорее всего — с бумагами. По крайне мере, те из них, что были открыты, оказались переполненными пухлыми папками, аккуратно помеченными какими-то литерами и цифрами, а также разноцветными квадратиками.

На столе хозяина кабинета стояла печатная машинка, здоровенный письменный прибор, выполненный в виде макета деревни, где домики играли роль чернильниц, а кирха — громоздкого пресс-папье. Бумаги заполняли всё свободное место стола, папки лежали на нескольких стульях и даже на подоконнике.

За окнами, полузадёрнутыми белыми накрахмаленными занавесками, был виден внутренний двор, где стояли несколько легковых машин, как я распознал, германского производства — пара «опелей» и шикарный «хорьх». Возле них слонялись несколько типов в костюмах, судя по тому, как они что-то рассматривали в машинах, поднимая капоты, озабоченно пинали колёса, копались в багажниках, были они местными водителями, может быть даже возили начальство.

Наконец человек оторвался от бумаг и, отложив ручку, снял очки и, протерев стёкла специальной салфеткой, извлечённой из футляра, водрузил их на нос и наконец поднял на меня глаза.

Сказать, что у меня перехватило дыхание, значит не сказать ничего… Я почувствовал, как у меня подгибаются колени, а по спине, моментально взмокшей, потекла противная липкая струйка пота.

Человек выглядел не лучше. Челюсть его отвисла, глаза, казалось, вот-вот вылезут из орбит. Такая почти МХАТовская пауза длилась полминуты, потом он совладал с собой и, любезно улыбнувшись, мельком глянул на лежащий перед ним мой учётный лист, почти выдавил:

— Ну, что ж, господин Штраубе, добро пожаловать в Сан-Карлос-де-Барилоче, рай для истинных арийцев, так сказать…

И усмехнулся этой своей тонкой улыбкой… Так мог улыбаться на моей памяти только один человек — вечно безденежный художник Наум из подвальной пивнушки на Арбате. Оставшийся в моём прошлом далеко за океаном. Но кто тогда сидел передо мной?»

Самолёт оторвался от земли и стал набирать высоту. Котов снял гарнитуру и повесил на специальный крюк справа от кресла второго пилота. Паттерсон одобрительно покосился на него, не переставая контролировать полёт и слегка шевеля штурвалом.

Это была промежуточная посадка в Пуэльчес, нечем не примечательном аэропорту с одинокой хибаркой смотрителя и бело-красным полосатым указателем направления ветра, понуро повисшем вдоль флагштока.

Заправлялись долго, вся проблема была в том, что в отсутствие регулярного авиасообщения никто из персонала местной воздушной гавани не утруждал себя сидением на рабочем месте. Если диспетчер по какому-то странному выверту судьбы и оказался возле радиостанции и дал добро на посадку, то водитель машина-заправщика смотался куда-то по своим делам.

Диспетчер дико извинялся, отправился его искать в посёлок, посоветовав на всякий случай не особенно обнадёживаться в части скорого отлёта. Никто и не ждал от него оперативности. Пассажиры уселись в тени крыла, разложили немудрящий скарб и принялись обедать.

Хелен и Скиф распечатали заготовленные ещё на ранчо дорожные пайки, угостили благодарного Паттерсона, Котов отказался, сославшись на отсутствие аппетита. На самом деле, он начинал волноваться за судьбу Фомы и Габи, от которых по вполне естественным причинам не было вестей уже больше десяти дней. Он понимал, что ничего особенного с ними произойти не может, поскольку никаких особых задач он перед Андреем и не ставил приказал доехать, устроиться и ждать. Возможностей у местных властей по части тщательной проверки легенды Фомы было мало, в остальном он мало чем отличался от остальных рабочих, разве что только своим происхождением. Но есть ещё и так называемые неизбежные на море случайности…

Заправщик нарисовался ближе к вечеру, здоровенный мужик, вырванный диспетчером, что называется, с мясом из-за праздничного стола: он отмечал день рождения своего племянника и потому слегка дышал свежим перегаром.

Порадовав окружающих богатым набором местных ругательств, он успокоился только после того, как сеньор Ортега сунул ему в карман несколько купюр с американским президентом.

Дальше дело пошло споро, он подогнал машину к самолёту и за четверть часа залил баки под завязку. В результате, взлетели уже на излёте дня, и Дик выражал опасения, что садиться придётся уже в темноте. Он по широкодиапазонной мощной рации, поставленной на самолёт по требованию и при традиционном финансировании сеньора Ортеги, связался с полосой Барилоче, и там пообещали включить посадочные огни при их подлёте.

Успокоившись по этому поводу, Паттерсон уверенно набрал высоту в тысячу футов и взял курс на Барилоче. Котов занял кресло второго пилота по настоянию хозяина самолёта. Штатно «Юнкерс» пилотировался двумя или даже тремя членами экипажа, но обычно в коротких рейсах необходимости в этом не было, и Паттерсон справлялся один. Здесь же он попросил его всё-таки по возможности помогать, когда командиру придётся на пару минут отходить от штурвала. Просто контролировать полёт, к примеру.

В очередной раз выйдя в салон, чтобы проверить, всё ли там в порядке, Дик вернулся и занял своё место. И Котов решился. Толкнув рифлёную дверь, он окликнул:

— Хелен, зайдите в кабину пилотов…

— Здесь, вообще-то. Есть громкая связь, командор, — засмеялся Паттерсон, Котов смутился.

— Виноват, Дик. Простите дилетанта…

— Да чего там, — махнул рукой американец. И в это момент в кабину вошла мисс Райт.

— Звали?

— Да, девочка моя…. Тут вот какое дело… Господа, то, что нам предстоит, не терпит никакой недосказанности. Я и мой друг, сеньор Вальдес, не совсем те, за кого себя выдаём…

— А то я не догадался, — в голосе Паттерсона Котов не услышал ничего, кроме насмешки. Хелен, напротив, широко распахнула свои голубые глазищи:

— Мистер Ортега… Это же обман!

— Это — разведка, мэм, — со знанием дела пояснил Дик и хохотнул. — Сеньор Ортега, вы из ЦРУ или разведки флота?

— А это меняет дело? — вопросом на вопрос ответил Котов. Паттерсон пожал плечами.

— В общем-то, нет. Но если вам интересно моё мнение, так ни то, и не другое.

Котов усмехнулся.

— Обоснуйте?

— А вы слишком щедры, всё легко покупаете, а не торгуетесь, как те сутяги, которые трясутся над бюджетом от Дяди Сэма. И я даже примерно представляю, кто в мире, кроме нашей богадельни, конечно, может позволить себе так широко гулять по чужим просторам.

— И кто же? — переводя взгляд с