более откровенными. Если уж так случилось, что судьба свела нас здесь, на самом краю Света?

Я слушал его и одновременно, как его учили, фиксировал всё, что успевал разглядеть во время течения их неспешной прогулки. Я отмечал почти полное отсутствие автомобилей на улице, не было привычных детей, хотя, возможно, в эту пору они в школе. Лица тех, кто ему попадался навстречу, были по большей части европейскими, зато лужайки перед кукольными домиками косили по большей части латиноамериканцы. Мне сразу вспомнились таблички в том бараке, куда их доставили для начала: «Verboten. Nur für das Personal[83]!». Да, здесь существовали чёткие разграничения между господами и хозяевами жизни.

Чуть дальше, за чертой ярко-красной черепицы крыш, синела гладь большого озера, оно простиралось до самых гор, венчавших горизонт. Гюнтер-Наум перехватил мой взгляд и пояснил:

— Науэль-Уапи, шикарное озеро, такие можно встретить только в горах. Чистейшая вода, хотя и холодная, озеро питается влагой горных рек, что и формирует его температурный режим. Запомни это. Это важно.

Я рефлекторно кивнул. Мы повернули вниз, к озеру. Скоро дома закончились, и мы оказались на длинном безлюдном галечном пляже. Пройдя по нему с десяток метров, «Наум» остановился возле выступающего далеко в воды озера дощатого причала, впрочем, сколоченного со знанием дела, ибо доски были оструганы самым тщательным образом и аккуратно подогнаны. По бокам были сооружены надёжные перила. У причала качалось несколько лодок под мощными германскими подвесными моторами и даже одна небольшая яхта со сложенной мачтой.

Мой гид опустился на скамью, врытую здесь, по-видимому, для того чтобы можно было любоваться отсюда замечательным видом. Показал на место рядом. Я последовал его примеру.

— Послушай меня, Андрюшка, — начал он просто и сразу же стал похож на того самого привычного раздолбая Наумку с Арбата. Тем более, что заговорил он по-русски. За шумом ветра и при отсутствии возможных наблюдателей в пределах прямой видимости он ничем не рисковал. — Как я понимаю, мы здесь по одному и тому же делу, так?

— Откуда мне знать, что у тебя теперь за дела? — усмехнулся я как можно миролюбивее. Не стоило обострять отношения в незнакомой ситуации, так меня учили. — Когда-то я искал заказчиков на твои картины… А ты вон, оказывается, тоже не особенно и художник.

— Как и ты — не студент-провинциал, — ловко парировал он. — Перестань играть словами. Я давно за тобой наблюдал, ещё там, в Москве…

Опаньки! А вот это уже интересно. И чем же это так заинтересовала художника-нелегала моя скромная персона? Я примерно так и задал ему вопрос.

Он тихо рассмеялся в ответ:

— Твоей будущей профессией, дорогой… Нынче физики-ядерщики в цене. И настолько уникальны, что умудряются столкнуться лоб в лоб в самом диком месте планеты.

— Так ты тоже…

— Нет, — в притворном ужасе поднял руки Гюнтер-Наум. — Я всего лишь подмастерье в этой области. Правда, заканчивал Массачусетский технологически по специальности «физика», но потом мы с наукой разбежались. Я попал…

— В разведку, — констатировал я. Гюнтер спокойно кивнул.

— И, судя по Альма Матер, в американскую, — предположил я. Снова кивок.

Ну, что ж, этого и следовало ожидать. Тогда следующий вопрос:

— А сюда каким ветром? И чего в Москве не сиделось?

Гюнтер — развёл руками:

— Ваша контрразведка мне хвост прищемила, пришлось делать ноги. И начальство решило, что с моей спецификацией я могу сейчас пригодиться в этих кроях. Здесь созрела большая опухоль, мой друг. Ты ведь тоже не на каникулы сюда приехал или на преддипломную практику?

Я хмыкнул. Наум всегда отличался языкастостью.

— Я знаю, — продолжил бывший приятель, а ныне резидент американской разведки. Вот уж, воистину, век живи — век учись, а дураком подохнешь! — Вас направили в Аргентину на поиски германских физиков-ядерщиков, ведь так?

Я промолчал. Меня учили старшие товарищи, что закрытый рот позволяет сохранить зубы. А приблатнённые пацаны из арбатских подворотен присовокупляли к этой истине догму из воровской практики: «Чистосердечное признание облегчает участь, но удлиняет срок!».

— Молчишь… Правильно, если подумать… Тогда буду говорить я. В общем и целом, твоё руководство не обманулось: беглые немцы здесь есть. Именно здесь. Я пока воздержусь от комментариев, насколько опасные люди здесь собрались. И здесь действительно диктатор Перон собирается испытать своё ядерное устройство. И стать третьим в мире обладателем ядерного оружия. Просекаешь?

Последние слова он произнёс по-русски, и я усмехнулся про себя: работает на доверие. Этому тоже учили. Сейчас он бьёт на воспоминания, на наши встречи в той пивнушке, на долгие беседы «за жизнь», на чувство долга, на любовь к Родине… Вот только Родина у нас теперь разная… По разные стороны океана. Хотя, как когда-то говаривал Черчилль, «…у Британии нет постоянных врагов или союзников, у Британии есть только собственные интересы». Что ж последуем мудрости великих политиков. Тем более, что союзников здесь искать долго и муторно. А один, как говорит наша пословица, в поле не воин.

— Ты вещай, парень, — ответил я на том же языке, — а мы там посмотрим, что и как делать.

И Гюнтер продолжил, теперь уже по-немецки. Говорил он на языке, кстати, превосходно, с замечательным южным, баварским акцентом.

— Я здесь оказался случайно. Мы с напарником (я тебя при необходимости с ним познакомлю) собирались нанять самолёт, чтобы добраться сюда под видом коммивояжёров. Это, знаешь ли, такой беспроигрышный ход: когда нужно оказаться в месте компактного проживания группы людей, где каждый новый человек сразу же попадает под кучу настороженных взглядов, то представляйся торговцем чем угодно. Может, и выгонят в шею, но не все, не сразу и уж точно не поспешат сажать в кутузку. Уже в аэропорту мы увидели частный самолётик, что-то вроде нашей «Сессна-120». Небольшая, пятиместная машинка вполне современного вида. Двое парней что-то в неё грузили. Мы подошли и разговорились. Каково же было наше изумление, когда мы узнали, что они немцы и направляются именно сюда. Слово за слово пришли к согласию, обмыть которое решили в аэропортовском баре. В дальнейшей беседе выяснилось, что главный из них, Гюнтер, летит сюда, чтобы занять должность инспектора по кадрам. Сам он из Парагвая, его пригласила вербовочная компания, и в лицо его в Барилоче никто не знает! Представляешь, парень, НИКТО!

Я представлял. Как и то, что последовало дальше. Гюнтер кивнул.

— Такова жизнь, Генрих, — подчеркнул он моё теперешнее имя. — Мы их прикопали неподалёку от аэропорта, проверили машину и документы. Мой напарник оказался отличным пилотом, карты нашлись в кабине. И мы вылетели сюда. И вот уже почти неделю я работаю на этом месте. Сижу и не знаю,