Потом негритянка подняла голову.

– Капитан, разрешите идти?

– Разрешаю. – Алекс слегка удивился подобной официальнойпросьбе, но решил поддержать ее тон.

Они остались втроем.

– Мы с Уотсон разместимся в свободной пассажирской каюте, –сказал Холмс. – Если вы не против, капитан.

– Могу уступить свою. – Алекс пожал плечами.

– Не стоит. – Холмс аккуратно вычистил трубку,неодобрительно покачал головой, увидев выползшего из угла жучка-уборщика. Чтодля следователя чистота по сравнению с уничтоженными уликами?

– Неужели вы оба знаете, кто убийца? – внезапно спросилаУотсон.

– Я знаю, – сказал Холмс.

– Я тоже, – сообщил Алекс.

– У Мото Конана, в «Деле троих, потерявших четвертого»,Холмс и убийца обменивались точно такими же репликами! – возбужденно сказалаУотсон.

Холмс покачал головой.

– Нет, милая Уотсон. Простите, но я пока не готовпредъявлять обвинение.

Доктор улыбнулась, признавая очередную неудачу. Сказала:

– Что меня поражает, так это выдержка убийцы. Ведь известно,что следователь-спец раскрывает дело в девяносто девяти целых и трех десятыхпроцентах случаев! Как он может оставаться спокойным в такой ситуации?

– Если бы мы имели дело с классическим убийцей, с обычнымаморальным натуралом, ваше удивление было бы уместно, – признал Холмс. – Но этоспланированная акция. И тот, кто прячется под чужим лицом, – он выразительнопосмотрел на Алекса, – начисто лишен страха. Убийца-спец не теряетхладнокровия, так же как пилот-спец управляет кораблем до последнего… уже видя,что гибель неизбежна.

– Вот я тоже так подумал. – Алекс позволил себе улыбнутьсяХолмсу. – До завтра, Холмс. И пусть нас ждет удача.

Он встал, кивнул Уотсон и быстрым шагом двинулся покоридору.

Спать не хотелось.

Алекс лежал, укрывшись до пояса, проглядывая при светеночника томик «Всемирной литературной классики». Включенная в поисковом режимекнига показывала произведения со словом «любовь».

Произведений было много.

Можно даже сказать – все.

Алекс перешел в директорию «стихотворения». Выбрал поэта –Дмитрий Быков, ввел все то же ключевое слово:

Кинозал, в котором вы вместе грызли кедрач

И ссыпали к тебе в карман скорлупу орехов.

О деталь, какой позавидовал бы и врач,

Садовод при пенсне, таганрогский выходец Чехов!

Думал выбросить. И велик ли груз – скорлупа!

На троллейбусной остановке имелась урна,

Но потом позабыл, потому что любовь слепа

И беспамятна, выражаясь литературно.

Через долгое время, в кармане пятак ища,

Неизвестно куда и черт-те зачем заехав,

В старой куртке, уже истончившейся до плаща,

Ты наткнешься рукою на горстку бывших орехов.

Так и будешь стоять, неестественно прям и нем,

Отворачиваясь от встречных, глотая слезы…

Что ты скажешь тогда, потешавшийся надо всем,

В том числе и над ролью детали в структуре прозы?

Он отложил книгу. Помаргивала в углу страницы веселаямордашка «справочного человечка», готового объяснить значение устаревших слов,выдать справку о жизни поэта, предоставить критический разбор текста.

Алекс размышлял, барабаня пальцами по твердому пластикустраниц.

Что хорошего в чувстве, всегда причиняющем боль? Должно лиему быть место в человеческой жизни?

Он ведь так и не почувствовал этой «любви». А завтра квечеру действие блокатора кончится и он станет прежним пилотом-спец.

Конечно, можно глотать препарат и дальше. Ждать… толькостоит ли оно того?

Любви – еще нет. А вот тоска – уже да.

… – Мне влетело от матери, – говорит Настя. Она закуриваетсигарету, усаживается поудобнее в глубоком кресле. По обнаженному телу прыгаетсолнечный зайчик – ветер раскачивает открытое окно.

– Из-за меня? – уточняет на всякий случай Алекс. Его пальцыпляшут в сенсорном поле компьютера, набирая длинные ряды цифр. Машина совсемстаренькая, нейроинтерфейса у нее нет… – Я сейчас закончу, Натка. Минуту,ладно?

– Да, из-за тебя… – Девочка вытягивает загорелую ногу,подставляет под солнечный свет. Другой ногой почесывает комариный укус налодыжке. – Мама говорит, что я неправильно к тебе отношусь. Что в отношениях сбудущим пилотом выходить за рамки секса – глупо.

– Ну и зря, – отвечает Алекс. – Я же говорю, что все равнотебя буду любить.

– Говоришь, – соглашается Настя.

С улицы доносится крик:

– Алекс! Настя! Алекс!

– Это Фам, – говорит Настя. – Выследил. Знаешь, мне кажется,что он меня к тебе ревнует.

– Думаешь? – Алекс начинает вводить последний блок данных.

– Алекс! Настя! – надрывается на улице Фам. – Я же знаю, чтовы дома! Пойдемте на речку!

– Вот пристал, – бормочет Алекс. – Пойдем или как?

– Как хочешь.

Алекс косится на тонкую загорелую ногу, потом решительнораспрямляет пальцы, останавливая компьютер. Высовывается по пояс в окно икричит:

– Идите, мы вас догоним!

…Алекс улыбнулся воспоминаниям. Нет, все-таки это была нелюбовь. Наверное. Иначе бы он сейчас не улыбался, а «глотал слезы», как считаетпоэт.

Ведь поэтам надо верить?

У двери пискнул сигнал, и Алекс захлопнул книгу. Приказал:

– Впустить.

Это оказалась Уотсон.

– Простите, капитан…

– Входите. – Алекс присел на кровати. – Все в порядке, я ещене сплю.

Женщина кивнула, села в кресло. Алекс улыбался, но молчал,предоставляя ей самой начать разговор.

– Холмс уснул, – как-то невпопад сказала Дженни. – И яподумала…

– Вы любовники?

– Нет… – Уотсон покачала головой. – Вы же знаете, он неслишком эмоционален… Секс со следователем-спец – это чисто механическийпроцесс. А кому это нужно… – Она осеклась. – Простите, Алекс.

– Да ничего. Здравое мнение. Вас что-то тревожит, Уотсон?