– Это он про «Кэти»? – ахнула Шелли Чатсворт. – Этослучилось там?

– Да, – сказал Роджер. Он говорил леденяще спокойнымголосом. – Да, там.

Внезапно на первом этаже воцарилось молчание. Затемпослышался топот ног по лестнице. Дверь на кухню распахнулась, и ворвался Чак,ища глазами мать.

– Мам… Что такое? В чем дело?

– Похоже, что мы обязаны вам жизнью нашего сына, – сказалРоджер все тем же леденяще спокойным голосом. Лицо его по-прежнему покрываласмертельная бледность. Он напоминал ожившую восковую фигуру.

– Он сгорел? – Чак отказывался верить. – За его спинойтолкались на лестнице, приглушенно звучали испуганные голоса. – Вы хотитесказать, что он сгорел?

Все молчали. И вдруг откуда-то сзади раздался пронзительный,истерический крик Патти Стрэн:

– Это он, он виноват! Все из-за него! Он мысленно поджегресторан, как в той книжке «Кэрри»[32]. Убийца!..

Роджер повернулся на крик.

– Заткнитесь! – прорычал он.

Патти разразилась судорожными рыданиями.

– Сгорел? – повторил Чак. Казалось, он спрашивал самогосебя, словно проверяя, верное ли нашел слово.

– Роджер… – пролепетала Шелли. – Родж, милый!

Шепот на лестнице и в зале внизу разрастался, напоминаяшуршанье листьев. Выключился стереопроигрыватель. Стали слышны отдельные фразы:

– Майк был там? А Шеннон? Точно? Я уже уходила, но позвонилЧак. Мама была здесь, когда этот тип вырубился. Меня, говорит, будто заживопохоронили, так что поезжай к Чатсвортам. Слушай, а Кейси был там? А Рэй? АМорин Онтелло? Бог мой, и она тоже? А…

Роджер медленно поднялся и повернулся к присутствующим.

– Я предлагаю, – сказал он, – отобрать наиболее трезвых –тех, кто способен вести машину, и всем отправиться в больницу. Им понадобятсядоноры.

Джонни сидел как каменный. Ему показалось, что он никогдабольше не сможет пошевелиться. За окном прокатился гром. И следом за ним изкакой-то глубины донесся голос умирающей матери:

Исполни свой долг, Джон.

12 августа 1977 г.

Дорогой Джонни,

разыскать Вас оказалось проще простого – я иногда думаю, чтов Америке за деньги можно найти кого угодно, а деньги у меня есть. Подобнойпрямотой я рискую вызвать Ваше неудовольствие, но мы с Чаком и Шелли слишкоммногим обязаны Вам, чтобы говорить недомолвками. Деньги могут купить почти все,но от молнии деньгами не откупишься. Пожарники нашли двенадцать мальчиков втуалете. Окно было забито гвоздями. Огонь туда не добрался, зато добрался дым,и все двенадцать задохнулись. Никак не выброшу это из головы, ведь среди нихмог быть и Чак. Ну вот, я Вас опять «сцапал», как сказано в вашем письме. Поизвестной причине я не оставлю вас в покое, и не проси?те. Во всяком случае, дотех пор, пока прилагаемый к письму чек не вернется ко мне с пометкой, чтоденьги Вы получили.

Вы наверняка обратите внимание, что новая сумма значительноменьше той, которую Вы отклонили месяц назад. Я связался с банком, где имеетрасчетный счет известная Вам больница, и погасил вашу пресловутуюзадолженность. Теперь, Джонни, у Вас развязаны руки. Мне нетрудно было сделатьэто, и я это сделал с большим, добавлю, удовольствием.

Вы заявляете, что не можете взять эти деньги. А я Вамговорю: можете и возьмете. Возьмете, Джонни. Я выследил вас в Форт-Лодердейле ив другом месте тоже выслежу, даже если Вы переберетесь в Непал. Можете называтьменя прилипчивой вошью, дело Ваше, а по-моему, я больше похож на Гончего Пса.Поймите, Джонни, у меня и в мыслях нет травить Вас. Помню, как Вы просили меняв тот день не жертвовать сыном. Я едва не пожертвовал. А другие? Восемьдесятодин человек погиб, еще тридцать получили тяжелые увечья. Вспоминаю слова Чака– дескать, сообразим что-нибудь, на месте придумаем, – и мое праведноевозмущение, возмущение глупца: «На это я не согласен. Исключено». А ведь я могкое-что сделать. Вот что не дает мне покоя. Я мог дать этому мяснику Каррикутри тысячи долларов, он рассчитался бы с официантами и закрыл ресторан навечер. Это обошлось бы мне в тридцать семь долларов за каждую жизнь. Словом,поверьте, у меня и в мыслях нет травить Вас. Я сам себя так растравил – надолгохватит. Не на один год. Приходится платить за неверие в то, что лежит запределами наших пяти чувств. И, пожалуйста, не думайте, будто я оплачиваю Вашибольничные счета и посылаю этот чек, чтобы облегчить свою совесть. Деньгами неоткупишься от молнии, не откупишься и от ночных кошмаров. Эти деньги – во имяЧака, хотя он ничего о них не знает.

Получите деньги, и я оставлю Вас в покое. Вот мое условие.Можете переслать их в ЮНИСЕФ, или отдать сиротскому приюту, или просадить наипподроме. Это меня не касается. Главное – получите их.

Жаль, что Вы так поспешно от нас уехали, но, в общем, я Васпонимаю. Надеюсь, скоро увидимся. Чак уезжает четвертого сентября наподготовительные курсы в Стовингтон.

Джонни, возьмите чек. Пожалуйста.

Будьте здоровы.

Роджер Чатсворт

1 сентября 1977 г.

Дорогой Джонни,

неужели Вы думаете, что я отступлюсь? Пожалуйста, возьмитечек.

Всего доброго.

Роджер

10 сентября 1977 г.

Дорогой Джонни,

мы с Чарли ужасно обрадовались, что ты наконец отыскался.Приятно получить письмо, написанное прежним Джонни. Одно меня, сынок, сильновстревожило. Я позвонил Сэму Вейзаку и прочитал ему то место из твоего письма,где ты пишешь про участившиеся головные боли. Он советует тебе обратиться кврачу, и немедленно. Он опасается, как бы в поврежденном участке мозга необразовался тромб. Это очень меня беспокоит, и Сэма тоже. С тех пор как тывышел из комы, у тебя нездоровый вид, а в последнюю нашу встречу в начале июняты выглядел особенно усталым. Сэм мне этого не сказал, но ему, я знаю, большевсего хотелось, чтобы ты прилетел домой из своего Финикса и чтобы он понаблюдалза тобой. Теперь-то уж тебе грех жаловаться на безденежье!

Роджер Чатсворт дважды звонил нам, и я сообщил ему что мог.По-моему, он искренне говорит, что эти деньги не для успокоения совести и не внаграду за спасение жизни его сына. Твоя мать скорее всего сказала бы: этотчеловек замаливает грехи единственным известным ему способом. Так или иначе, тывзял эти деньги, и, надеюсь, не только потому, что «хотел от него отвязаться».Для тебя, при твоем твердом характере, это не причина.