— Уловка скульптора, — пояснил Олег мрачно. —Если нарисовать портрет, чтобы зрачок стоял посредине, то почудится, чтопортрет следит за тобой всюду... А со скульптурой можно тремя способами...

— Невероятно, — прошептал Томас. — Если ихставил сам Сатана, то он гений... хоть и гений Зла! Но почему я вижу, чтоследят глазами именно за тобой?

— Шире шаг, — огрызнулся Олег.

Ноги скользили, он пробирался осторожно, глядел только подноги. Железные сапоги рыцаря почти не скользили, он жадно всматривался впрекрасные лица, сердце билось мощно и сильно, а кулаки сжимались в бессильнойярости. Мир несправедлив, если таких красивых в ад! Другое дело, некрасивых, тевсе равно становятся ведьмами, а еще ведьмами становятся те, кому мужьядостались не по любви, но эти могли бы стать ангелами...

Калика скользил, пытаясь пробраться через глыбу льда, черныйзев вот уже рядом, когда Томас догнал, железные сапоги впивались в гладкий ледкак железные когти, на миг они оказались рядом. Томас уважительно отступил,давая дорогу, сам впервые поскользнулся, замахал руками, мощной пятерней угодилв плечо Олега. Тот качнулся и, пытаясь удержать равновесие, растопырил руки.Пальцы коснулись ледяной глыбы, в которой проступало обнаженное тело.

Сухо щелкнуло, затем звонко затрещал лед. Осколки брызнули стакой силой, будто их разбросало взрывом, или по глыбе льда ударили боевыммолотом. Они еще не успели упасть на пол, когда миниатюрная женщина бросиласьОлегу на шею. Голос ее был хриплый от волнения и близких слез:

— О, Олег!.. Я не могла и подумать, что ты тут жеринешься за мною!.. Как я была не права! Прости меня... Я такая дура, такаядура!

Томас ошалело смотрел на эту невысокую женщину, настольколадно сложенную, что такое полагал невозможным, с удивительно прекрасным лицом,огромными темными глазами. Волосы ее были черны как ночь, ниспадали на грудь испину черным водопадом. Это была та самая, которая... Боги, мало им Сатаны сего воинством!

Стиснув челюсти, он снял с плеч зеленый плащ, отобранный упризрачных монахов, и, мокрый от чудовищных усилий, набросил на удивительнуюженщину. Это зачтется за подвиг, подумал он хмуро, ибо глаза вылезают изчерепа, чтобы видеть ее еще и еще.

— Поспешим отсель, сэр калика, — сказал он,разрываясь между сочувствием и острой завистью. — Пойдем, здесь холодно.

— Холодно? — пробормотал Олег.

По его лбу катились крупные капли пота. Он затравленнозыркал по сторонам, лицо медленно принимало обреченное выражение. Женщина, еезовут Гульчей, наконец вспомнил Томас, прижималась к нему испуганно исчастливо, что-то верещала на своем птичьем женском языке, Олег вроде бы необращает внимания на ее щебет, привыкает быстро, хотя лицо все еще такое,словно вместо хмельного меда хлебнул уксуса.

Поспешим отсюда, повторил Томас про себя с потрясеннойзавистью, а то еще кого коснешься. Так что это совсем не мерещится, чтовмороженные в лед женщины провожают взглядами! И самому бы не задеть... Яра непоймет, да и калике с двумя...

Олег полез в дыру, можно идти чуть пригнув голову, женщинашла

следом, а Томас прикрывал от опасности сзади. В дыры наплаще соблазнительно просвечивает ослепительно белое тело, хотя такаячерноволоска должна быть смуглотелой, а пятна крови наверняка подсказывают,какие великие подвиги пришлось свершить, чтобы освободить ее, единственную инеповторимую!

Олег что-то втолковывал женщине, та не слушала, смотрелавлюбленными глазами. Томас обогнал, все-таки настоящий воин он, Томас Мальтониз Гисленда, а эти двое... всего лишь двое, хоть и опасные.

Впереди расширялся каменный зев, там гремело, пахло серой игорящей смолой. Через несколько шагов гора осталась за спиной, тучи нависалитемнолиловые, в них грозно вспыхивали огни, на выжженную землю падали злыеотблески.

Олег затравленно огляделся, махнул рукой, и все троеперебежали вдоль стены. Тропка была узенькая, Гульча пошла вперед, стараясьбыть полезной, как самая маленькая и незаметная, а Олег обернулся к Томасу:

— Вот видишь!.. А они говорят!

— Что? — не понял Томас.

— А то, — сказал Олег голосом неправеднообиженного. — Увидь нас кентавры... или еще кто, что скажут? Сразуразнесут, что Олег опять в ад за бабой... Еще добавят для интереса, чтогрязный, нечесаный, пьяный вдрызг, с дураком железнолобым...

Томас, который кивал, соглашаясь с каждым словом, опомнился:

— Ну, это уже чересчур! Так наговаривать на святогочеловека... Я без шлема уже давно, а лоб у меня как лоб. А кентавры... Да вонскачут. Если глаза у них зоркие...

— Зоркие, зоркие, — рыкнул калика раздраженно.

Томас, оберегая репутацию друга, догнал Гульчу и поправил наней плащ, пошел рядом, хотя чувствовал, что с большей безопасностью нес бы вруках большую ядовитую змею.

Небо грохотало, потому он не услышал тяжелого конскоготопота, а когда увидел тускло блестящие под луной шлемы, сердце сжалось внедобром предчувствии. Навстречу неслась рыцарская конница. Лица рыцарей Томасне

рассмотрел, забрала опущены, но даже по посадке чувствовал,что враг бросил на них ту мощь, с которой им не справиться.

Он остановился, крикнул приглушенным голосом:

— Олег!.. Рыцари!

Олег оставил Гульчу, во мгновение ока оказался рядом:

— Ах, черт... Рыцари смерти...

— Смерти? — не понял Томас.

— Лучшие из лучших, что попали сюда, — сказал Олегс тоской. — У них был выбор: сидеть в котлах или же... Да, этих неуговорить, не обмануть... Что делать будем, Томас?

Томас не знал, что есть выбор, но по настойчивому взглядуОлега понял, что у него есть выбор, лапнул себя за пояс:

— А, мышь!... Ты говорил, перенесет через озеро славой?

— С великим трудом, — ответил Олег сразу, —но перенесет.

— А троих?

Олег покачал головой. Взгляд зеленых глаз был сочувствующим:

— Нет. Даже не дотащит до середины.

Томас краткий миг смотрел на золотой амулет, затем в темнотекак яркая молния блеснула его белозубая улыбка:

— Так что же мы решаем?

— В самом деле...

— Позови эту женщину, — попросил Томас, — ясам ее еще боюсь.

Олег помедлил:

— Томас....

— Да, сэр Олег.

— В этот раз нам не выбраться.

Их взгляды встретились. Синие глаза рыцаря смотрели так жепристально, как зеленые глаза волхва. Томас кивнул:

— Сэр Олег, разум мне говорит... сам знаешь, что. Нонад разумом есть что-то... чему подчиняешься даже ты.