Калика молчал, лицо было сосредоточенным. Томас тряхнул егоза плечо. Олег досадливо отмахнулся:

— Не мешай. Я мыслю.

— А я что? — обиделся Томас.

— А ты весь кричишь.

— Но я дело кричу!

— Крик всегда не дело. Но в чем-то ты прав.Непонятно... Я не думаю, что Сатане трудно нас сокрушить. Какая-то непонятнаяигра. То ли прощупывают наши силы... зачем?.. то ли кто-то из подручных Сатаныторопится прибить нас раньше, чем об этом узнает сам хозяин вашего ада.

Томас снял шлем, кое-как стащил панцирь и камнем началколотить по железу, старательно выравнивая вмятины.

— Зачем? Может быть, он как раз спал на воротах, когдамы прошли? Я помню, как-то в крепости для своих рыцарей...

Калика прервал:

— Похоже. Но пока что посылает своих слуг. Однако самвряд ли такой же мальчик для битья. И когда явится сам...

Томас усерднее замолотил по доспехам.

От черных скал несло сухим жаром. Томас тащился, обливаясьпотом. Багровое лицо распухло, со лба срывались крупные мутные капли. Сухиекамешки щелкали под железными сапогами, рассыпались, брызгали короткие тусклыеискры. Каменная плита, по которой шли, была такой же мертвой и враждебной какстена, которую едва не задевали плечами.

— Хоть бы какое дерево, — вымолвил он стоской. — Хоть кривое... Какой я дурак, что проклинал в Британии. А сейчасрасцеловал бы даже колючий терновник! Несмотря на то, что он, проклятый,ободрал Господу нашему лоб как мартовский кот когтями.

Земля потрескалась от жара, а в трещинах Томас со страхом иотвращением видел красную лаву. Оттуда несло жаром как из жерла кузнечногогорна, земля плавилась, ему чудилось, что под ногами колышется, словно идет попленке на горячем молоке, вот-вот прорвется...

В одном месте трещина раздвинулась, притопив каменную плиту.Кипящая лава бурлила, оттуда несло таким сухим зноем, что у Томаса доспехинакалились еще издали. Он сказал зло:

— Такое озеро, а пустое... Наверное, приготовлено длятебя.

Калика покачал головой. Томас развел руками:

— Ну да, не одобряешь! Озеро мало? Или тебя в особомкотле будут в смоле варить?

Олег снова покачал головой:

— Да нет, сэр Томас... Это не мой ад. Совсем-совсем немой.

— Не забудь сказать, когда будет идти через твой! Яхочу взглянуть, что приготовили для тебя. Наверняка что-то особенное.

Олег шел молча, потом тяжело вздохнул:

— Если бы...

— Что? — не понял Томас. — Не знаешь, гдетвой ад?

— Нет его, — ответил Олег тоскливо. — Увы, яиз того времени, когда ада еще не было. Как и рая. Вообще потустороннего миране было! Кто умирал — переселялся в зверя, птицу, рыбу, дерево... Опять умирал,опять переселялся. Снова попадал в тело человека... Шел круговорот душ, никтоземли не покидал.

Волосы зашевелились у Томаса на затылке:

— И как же ты...

— Да так. Свой ад и свой рай ношу в себе.

Он умолк, вскинул голову. Из раскаленного неба сыпался...снег. Томас поспешно поднял забрало, подставил снежинкам разгоряченное лицо. Немираж, кожу покалывало приятной прохладой. Они тут же таяли, испарялись, но...снег в аду?

Олег сказал пораженно:

— Не иначе как твой Макдональд не так истолковалгерб... там, на Земле. Или женщина сказала правду.

— Макдональд да неверно истолкует? — поразилсяТомас. — Сэр калика... Ты в пещерах вовсе оторвался от жизни.

Плато уперлось в отвесные горы. Снова искали проходы,пробирались по узким тропкам. Старые горы все источены пещерами и кавернами какстарый пень короедами, если не больше, а это были настолько старые, что вовсеушли под землю, оказавшись в потустороннем мире. Калика отыскал пещеру,

что переходила одна в другую, тянулась на мили, иногдасужаясь до тайного выхода из замка, но затем обязательно расширяясь так, что вней поместился бы королевский замок с его башнями и крепостными стенами.

В одной из пещер Томас узрел жуткую сцену, где огненно рыжийогромный человек распластался вверх лицом на широком камне. Руки и ноги былинеестественно вывернуты назад, Томас с трудом рассмотрел в слабом свете толстыецепи, человека приковали так, чтобы чувствовал боль в вывернутых суставах. Надним висела толстая отвратительная змея, уже убитая. Из бессильно раскрытойпасти мерно срывались тяжелые капли. Рядом с прикованным стояла, привстав нацыпочках, женщина с распущенными волосами. В ее поднятых кверху руках смутнопоблескивала чаша, она держала ее на головой распятого. Яд падал чернымикаплями, Томас слышал овальное бульканье.

Пальцы женщины дрожали от напряжения. Металлическая чашабыла тяжела, к тому же яд уже наполнил почти доверху. Ее лицо было смертельнобледным, руки напряглись, удерживая чашу в неудобной позе. Томас видел, как оназакусила губу.

Томас раскрыл рот, но Олег сказал негромко:

— Поглядел и мимо. Это не наше дело.

Томас послушно скользнул вдоль стены за другом, но прикованныйчеловек вдруг страшно рванулся в своих странных путах:

— Эй ты, рыжий!.. Не прячь лицо, я тебя узнал!.. Порвимои цепи! Ты же сможешь, чужак.

Женщина лишь чуть скосила глаза, чаша в ее руках недрогнула. Томас с сомнением посмотрел на цепи, скованные невесть из какогометалла, если это металл, ибо похоже скорее на паутину, если можно вообразитьпаука размером с корову. Будь цепи булатные, этот рыжий сам давно бы порвал,понятно. Вот какое сложение. Да и кто бы не порвал...

— Если порву, — спросил Олег с сомнением, —что будешь делать, Локи?

— Отомщу, — прохрипел рыжеволосый. — Я имвсем отомщу страшно!

Женщина осторожно убрала чашу и, держа на вытянутых руках,опрометью бросилась к дальней стене. Из пасти змеи черная капля упала на головуприкованного. Локи рванулся, взвыл, забился с судорогах, закричал. Томас видел,как молниеносно меняются выражения боли, ненависти, страдания, жажды отомстить,сокрушить, уничтожить...

Еще две капли успели упасть на мокрые волосы, женщинавернулась бегом, торопливо подставила чашу под четвертую каплю, успевподхватить на лету в последний миг железным краем. Томас присел на корточки,оглушенный ревом, неистовым криком, в котором жажды мести было больше, чемстраданий.

— Ты видишь? — вскричал Локи. — Видишь, чтосделали?

— Мерзавцы, — выругался Олег.

— Освободи!

— Ты еще не остыл, — сказал Олег сожалеюще. —Ты сам был не совсем прав... Зачем Бальдра убил?.. Ну не ты, а кто стрелуслепца направил? За эти тыщи лет мог бы и одуматься. Ну, не раскаяться, эточересчур по-христиански, есть теперь наверху такая рабская вера, а как быодуматься, перестать думать о таких мелочах, как убить кого-то, обворовать...пусть даже верховных богов, выманить сокровища...