черты: почти нависавший над толстыми губами длинный крючковатый нос и плоский лоб, выдававший умственную ограниченность. Это его насторожило. Он напряг память и через минуту вспомнил совершенно точно: этого финикийца он видел четыре месяца назад во время ночного собрания заговорщиков в роще Паликов. Это насторожило его еще больше.

Спутником финикийца был человек лет тридцати пяти, высокого роста, с большим горбатым носом и пронзительным, как у хищной птицы, взглядом. Этого лица Мемнон явно никогда раньше не видел, но на всякий случай особо запечатлел его в своей памяти.

Собравшиеся под крышей харчевни торговцы и крестьяне громко обсуждали свои дела и делились новостями.

– Клянусь всеми богами! Нынешний претор Сицилии только и делает, что нарушает законы. Разве Центурипы не освобождены от повинностей? Почему Нерва облагает нас поборами? И почему проагор Центурип с такой готовностью подчинился его решению оплачивать долги Мессаны?..

– Претор запугал его, пригрозив судом за то, что он не выполнил какие-то обязательства при получении наследства!..

– Ну да! Он не поставил мраморных статуй в палестре по отцовскому завещанию…

– Подождите, скоро римляне начнут выжимать из нас последние соки, требуя жертв на алтарь победы в войне против кимвров…

– Да не допустят этого великие боги! Мало нам того, что мы несем убытки от бегства собственных рабов…

– Претор собирает войско в Энне. Будем надеяться, что на этот раз он покончит с мятежом…

– Не надейтесь на это! После своего поражения под Моргантиной он располагает всего пятью или шестью тысячами солдат и никогда не отважится выступить против мятежников, численность которых превышает тридцать тысяч…

– Какая досада, клянусь Олимпийцем! Афинион подчинился Трифону, а мы все так надеялись, что между ними начнется борьба за первенство и с этой безумной войной будет легко покончено…

– Да, теперь мятежники удвоили свои силы, соединившись в Триокале. Пока толстяк Нерва бездействует, силы их растут…

– Говорят, войско их вполне подготовлено…

– Еще бы! Говорят, этот Трифон, суровый старик, каждый день заставляет их заниматься воинскими упражнениями…

– А из Рима сообщают, что городскому претору Луцию Лукуллу без всякой жеребьевки Сицилию назначили в управление, но он не может собрать достаточного количества воинов, потому что все силы римлян направлены в Галлию и Испанию…

– О, Лукулл имеет опыт борьбы с мятежными рабами. Этой весной он уничтожил многотысячную шайку рабов под Капуей…

– Одним богам известно, когда все это кончится! Боюсь, война эта затянется надолго, как это было в прошлую смуту.

– Да не допустят этого боги!

– Я тогда был мальчишкой, но хорошо помню, что творилось в моем родном Тавромении…

– Кимвры – вот что связывает руки римлянам…

– Говорят, варвары уже перешли Пиренеи и пытаются привлечь к себе враждебных Риму иберийцев. Если в союзе с ними кимвры пойдут в Италию, сицилийские рабы преисполнятся еще большей дерзости…

– Представить страшно, что будет с нами, если Трифон и Афинион станут владыками Сицилии…

– О! Лучше нашему острову погибнуть от огней Этны, чем быть во власти рабов и варваров!

Из других разговоров в харчевне Мемнон заключил, что крестьяне и торговцы отправляются с обозом в Агирий и Центурипы, чтобы закупить там зерно для последующей отправки его в Мессану.

Когда Мемнон и Лонгарен покончили с обедом, обоз уже пришел в движение, потянувшись в сторону моста через Хрис.

Мемнон искоса поглядывал в сторону финикийца и его товарища, которые продолжали сидеть за своим столом, изредка обмениваясь словами и прихлебывая вино из кружек.

Внезапно оба встали и направились к своим лошадям. Через минуту, вскочив на коней, они рысью поскакали вслед за обозом, медленно двигавшимся к реке.

Мемнон проследил глазами, как оба всадника обогнали повозки и переехали мост, пустив своих лошадей во весь опор по пыльной дороге.

– Я вижу, ты тоже обратил внимание на этих двоих, – обратился к Мемнону Лонгарен, кивнув головой в сторону удалявшихся всадников.

– Странно, что они появились со стороны Агирия, а потом отправились обратно, – раздумчиво произнес Мемнон.

– То есть ты хочешь сказать, что они должны были бы продолжить путь к Энне или в другой какой город?

– Вот именно.

– Но может быть, это люди праздные и просто совершали прогулку верхом из соседнего Агирия. Между ним и Ассором не больше семи римских миль.

– Может быть, – согласился Мемнон.

* * *

Мнимый Артемидор Лафирон и Лонгарен Телемнаст поехали в хвосте обоза, который сопровождали несколько десятков человек, имевших оружие, – у одних были мечи и кованые палицы, другие несли на плечах копья.

Обоз двигался медленно. За час он удалился от Ассора менее чем на двадцать стадиев. До Агирия оставалось больше четырех римских миль. Немилосердно палило солнце. Мемнон и Лонгарен уже не рады были, что поехали вместе с обозом.

– Ты как хочешь, мой друг, а я наперед решил проделать путь от Агирия до Центурип, послав к Орку все опасности, – сказал Мемнон, краем плаща вытирая струившийся по лицу пот.

В этот момент из-за скалистого холма, возвышавшегося в двух стадиях от дороги, с гиканьем и свистом вылетели всадники.

– Разбойники!.. Разбойники! – раздались тревожные и предупреждающие крики, но в этих криках было больше готовности дать отпор нападавшим, чем страха и паники.

Лица разбойников были скрыты под масками, изображавшими мифических чудовищ. Они неслись на своих конях, размахивая мечами.

– Ну вот! – спокойно произнес Мемнон. – Кажется, теперь все ясно… Те двое, на которых мы с тобой обратили внимание в харчевне, были соглядатаями разбойников. Ты готов драться, мой друг? – обратился он к Лонгарену.

– Клянусь громовержцем! Я не намерен показывать спину этой сволочи! – багровея от ярости, вскричал тот и выхватил из ножен свой крепкий дорийский меч.

– Приятно иметь дело с таким храбрым человеком, как ты, – с удовлетворением произнес Мемнон и повернулся к обозникам, которые тоже спешно вооружались, доставая припрятанные в повозках копья, рогатины и даже щиты.

– Смелее, ребята! – крикнул он им. – Этих головорезов не больше тридцати! Крепче держите в руках ваши копья, и мы легко с ними разделаемся!

Сказав это, он пустил своего Селевка во весь опор вдоль дороги с остановившимся на ней обозом, устремившись навстречу всаднику в мертвенно-серой маске, похожей на маску этрусского бога Харуна, под которой скрывал свое лицо служитель цирка или амфитеатра, в обязанности которого входило убирать с арены убитых гладиаторов. Размахивая мечом, тот свирепым голосом кричал:

– Прочь с дороги! Прочь, если хотите жить!

В этот момент к нему подскакал Мемнон, сдерживая за повод разгоряченного Селевка. Лязгнули скрестившиеся мечи. Схватка была короткой. «Харун» вдруг поник головой и свалился с коня, получив глубокую колотую рану в грудь. Мемнон победно и грозно поднял над головой свой испанский клинок с окровавленным острием.

Тем временем Лонгарен сошелся с другим разбойником, лицо которого было скрыто под маской какого-то фантасмагорического страшилища. Лонгарен дрался храбро, но ему не хватало умения владеть оружием. Он отразил своим маленьким крепким щитом несколько рубящих ударов противника, однако пропустил два прямых колющих удара в грудь. Если бы не его надежный кольчужный панцирь, исход поединка был бы для него плачевным.

Мемнон, покончив со своим противником, развернул коня и поскакал на помощь приятелю. Не останавливаясь, он точным ударом меча раскроил череп разбойнику в страшной маске и понесся вдоль дороги, намечая новую жертву среди всадников, круживших на своих конях рядом с повозками, которые дружно защищали обозники, вооруженные копьями и рогатинами.

Разбойники явно не ожидали встретить столь жестокий отпор. Они уже потеряли двух человек убитыми. Их главарь в черной маске, скрывавшей нижнюю часть лица, закричал резким голосом:

– Задайте же этим двоим! Изрубите их в куски!

Но Мемнон и Лонгарен сами наскочили на вражеских всадников и, нанося яростные удары направо и налево, произвели среди них сильное замешательство. Воодушевленные их отвагой обозники тоже перешли от обороны к нападению. Они бросились на разбойников с копьями и рогатинами наперевес так стремительно,