вблизи побережья, отдавал предпочтение именно лембу. Мемнон договорился с Лонгареном, что на рассвете судно будет готово к плаванию.

Ранним утром следующего дня Мемнон, не попрощавшись со своим гостеприимцем (тот крепко спал), отправился в гавань и поднялся на корабль. Вскоре собрались гребцы и матросы. Последним явился кормчий, и судно, подняв якорь, вышло в море.

Когда город скрылся из виду, Мемнон сказал кормчему, чтобы тот пристал к берегу у мыса, не доходя до бухты Улисса. Он объяснил, что его жена, возможно, находится в загородном имении на полпути между Катаной и Абриксом.

Кормчий согласился без возражений.

– Если она там, нас не придется долго ждать, – пообещал ему Мемнон, когда лемб уткнулся носом в прибрежный песок у мыса, ограждавшего с юга бухту Улисса.

Соскочив с корабля на берег, он быстрыми шагами пошел прямиком через мыс и вскоре добрался до бухты. С высокого скалистого берега он увидел плывущую в бухте женщину. Это была Ювентина. Она плыла к противоположному берегу бухты, на котором поджидала ее другая купальщица. Мемнон не сразу признал в ней Леену. Девушка стояла на круглой скале, прельщая взор красотой своего обнаженного юного тела. В последний раз Мемнон видел ее два года назад, когда ему пришлось заночевать в гостинице Видацилия. Тогда Леена была нескладным тринадцатилетним подростком. Теперь она стала привлекательной девушкой с довольно большими и упругими грудями, почти не вязавшимися со всей ее тонкой и хрупкой фигурой. Эту несчастную немую считали гречанкой, но для гречанки она была слишком смуглой. В сравнении с Ювентиной, отличавшейся правильным сложением и редкой для солнечного юга белизной кожи, она походила на одну из длинноногих эфиопских девушек, каких Мемнон часто видел на рабских рынках.

Александриец поспешил отступить за ближайший утес. Ему не хотелось смущать обнаженных красавиц своим внезапным появлением, и он решил подождать, когда они оденутся.

Ювентина, плавно изгибая в воде свое прекрасное стройное тело и стараясь не замочить волосы, завязанные узлом на затылке, подплыла к берегу, ухватившись за налипшие на скалу водоросли. Подтянувшись на руках, она взобралась на скалу. Леена подала Ювентине руку и помогла ей спуститься на прогретую солнцем песчаную полоску берега, начинавшуюся за нагромождением скал.

Обе девушки улеглись на песок, издали напоминая двух юных нереид, вынырнувших из морских глубин, чтобы понежится на солнце. Ювентина что-то оживленно рассказывала подруге, а та в ответ энергично кивала головой и одновременно жестикулировала. Потом Леена, склонив голову, стала быстро чертить пальцем на песке. Мемнон вспомнил, что Ювентина научила немую девушку читать и писать.

Подперев рукой подбородок, Ювентина следила за движением пальца девушки и, прочитав написаное, коротко рассмеялась…

Внезапно налетел довольно сильный ветер с моря. Купальщицы вскочили на ноги и бросились к тому месту, где лежала их одежда. Они поспели вовремя, не дав ветру унести в воду их туники и шляпы.

– Погода портится, Леена! – донесся до Мемнона мелодичный голосок Ювентины. – Пора возвращаться!

Леена что-то написала пальцем на песке и жестом пригласила Ювентину взглянуть. Ювентина прочла и с печальным вздохом сказала:

– Что-то мне не хочется. Но ты и Сирт можете прогуляться.

Только когда девушки набросили на себя свои хитоны, Мемнон вышел из-за скалы и громко позвал:

– Ювентина!

– Мемнон! – увидев его, воскликнула Ювентина и радостно всплеснула руками.

Они побежали берегом бухты навстречу друг другу. Возле тропинки, поднимавшейся к усадьбе, Мемнон легко подхватил подругу на руки и горячо поцеловал ее в губы.

– Вот мы и снова вместе, голубка моя! – с нежностью сказал он.

Ювентина крепко обвила его шею руками, не в силах вымолвить ни слова. Мимо них, скромно опустив глаза, проскользнула Леена и побежала вверх по тропинке. Влюбленные даже не заметили ее исчезновения. Не выпуская Ювентину из рук, Мемнон страстно целовал ее лицо, плечи и едва прикрытую хитоном грудь. Она же гладила и целовала завитые кудри на его голове.

– Тебя не узнать, мой Аполлон! Ты такой красивый! – смеясь и плача от радости, говорила она.

Они целовались, пока не утомили друг друга.

Мемнон, поставив Ювентину на ноги, спросил:

– Ты получила два моих письма?

– Да, милый, – отвечала она. – Кстати, у меня есть приятная новость… Наш Сирт поступил на службу письмоносцем откупщиков в Катане. Теперь он может свободно передвигаться по всей Сицилии, имея при себе медную тессеру товарищества откупщиков.

Мемнон обнял ее за талию и еще раз поцеловал.

– Я знаю, ты очень рисковал все это время, – печально сказала она, положив ему голову на грудь.

– Я делал все, чтобы выполнить данное тебе обещание быть хитрее лиса…

– Лгунишка! Наверное, ни разу не вспомнил обо мне… о том, что я все время умираю от страха за тебя, – с нежным упреком проговорила она.

– Я всегда думаю о тебе, любимая, – тихо сказал Мемнон и, помолчав, спросил: – Геренний в усадьбе?

– Нет, он и все рабы несколько дней назад отправились в Мессану, забрав почти все товары из крипты.

– А Сирт?

– Он только вчера вернулся из поездки в Мессану и решил отдохнуть несколько дней, после чего отправится развозить письма по городам южного побережья.

– Я прибыл за тобой, – сказал Мемнон. – Корабль дожидается нас за мысом. Сегодня же мы будем в Катане. В пути я познакомился с одним хорошим человеком. Потом расскажу, как мы с ним подружились. Узнав о том, что я вместе со своей любимой женой намереваюсь провести в Катане остаток года, он любезно предложил остановиться в его доме.

Лицо Ювентины озарилось радостью.

– Остаток года? О, боги! Неужели больше трех месяцев мы будем вместе? – прошептала она.

Не разжимая объятий, он заговорил с ней нежным убаюкивающим тоном, словно с ребенком:

– Будем вместе до тех пор, пока не станет известно, что римляне переправляются через пролив. Ты, наверное, уже слышала… Претор Лукулл идет на смену Нерве со своим войском. Только тогда я тебя покину… ненадолго, пока мы не управимся с врагом. Нерва уже получил сполна. Он теперь боится и нос показать из-за городских стен. Что касается Лукулла, то мы уже видели, чего он стоит в открытом бою. Под Капуей он бежал от нас без оглядки вместе со своими хвалеными легионерами.

Ювентина подняла голову и спросила:

– Ты сказал, что нас ждет корабль?

– Да, он здесь, за мысом. Отправляйся в усадьбу и возьми с собой свои платья, украшения. Деньги не бери. У меня в поясе не меньше сотни золотых. Этого нам надолго хватит… Беги, милая!

Они еще раз поцеловались, и Ювентина быстро пошла вверх по тропинке.

– Приведи с собой Сирта! Мне нужно кое-что сказать ему! – крикнул ей вдогонку Мемнон.

Оставшись один на берегу, он с удовлетворением подумал о том, что честно заслужил отдых. И Требаций, и Сальвий должны были быть довольны им, особенно Требаций. Гай Цестий говорил ему в Гераклее, что Требаций обрадовался новому повороту дела и не выказал ни малейших признаков печали, узнав о смерти Клодия. «С претором его план будет выполнен куда успешнее, чем с самим Клодием», – передал Цестий доподлинные слова архипирата.

Мемнон надеялся, что в эту зиму у Требация не будет повода беспокоить его новыми поручениями, и это позволит ему и Ювентине не разлучаться до появления первых слухов о приближении армии Лукулла. У него и в мыслях не было уклониться от участия в решительной битве за Сицилию. Он чувствовал необыкновенный прилив сил. Ему словно передалась энергия Афиниона, верившего в успешный для восставших исход войны и коммунистического переустройства этой страны, которая словно создана была для того, чтобы стать истинной царицей Внутреннего моря. Ради этого стоило идти на любой риск и не жалеть сил.

Он вспомнил о своем последнем разговоре с Афинионом. Киликиец радовался захвату мавретанских кораблей, которые, по его замыслу, должны были стать основой будущего флота восставших. Он сразу же решил использовать их при осаде Мотии с ее удобной гаванью. Этот город должен был пасть очень скоро, так как не успел в достаточной мере заготовить