ним на короткое время (за все годы один раз) в дни своего приезда в СССР. Вчера вновь они расстались: она уехала в Англию, он вернется в Сов. Союз… Вот…

Дамы пришли с покупок. Все вместе в 4.30 пообедали. С 5.30 до 7 ездили на посольской машине с сопровождающим лицом («охрана»!) в Зап. Берлин. Кой-что купили. Вечер прошел в укладке: завтра выезжать надо по просьбе посольства в 9 утра (машина в 3 час. нужна в Берлине для «внутренней работы»). За чаем напоследок рассказал Ежу несколько сказок, он, бедный, по «полит-орг. причинам имени Пономарева» с нами не едет в Зап. Германию, а прямо в Вену.

2 июня.

Встали в 7.30. Машина опоздала на полчаса, как водится. Посольство, само затеявшее ранний отъезд, пыталось было переложить его на позднее время. Я запротестовал. Помахали бедняге Ежи рукой.

Полчаса быстрой езды, но все еще тянется город. Только в 10.15 выехали в поля. Фруктовые сады уже отцвели. Повсюду зато лиловые и белые пятна цветущей сирени. Долго ехали в тени каштанов. Вдоль дороги — хлеба. Просвечивает на солнце молодой зеленью уже высокая заколосившаяся рожь и пшеница. Окружающее напоминает Чехословакию: также изумрудна, кой-где холмиста земля, также выглядывает из зелени черепица крыш, также бережно обхожена и устроена земля, такие же чистенькие, саженые попадаются полоски соснового леса.

Останавливались, фотографировались. С прогретых болотец несется яростное урчание зеленых лягушек. Неожиданно, совсем близко от нашей проезжающей машины показался кроншнеп. «Сопровождающий» достал дробовик (!), шофер развернулся, раздался выстрел, — и секунду тому назад безмятежно перебегавший в траве и мирно кормившийся кроншнеп упал мертвым…

Ближе к Дрездену пошли крупные леса: сосна, дуб, береза. (Заметил кустики цветущей бузины.) Солнышко спряталось в облаках. На протяжении всей дороги часто проносятся мосты — то под нами, то над нами мелькают многочисленные разветвления, перекрестки, железнодорожные пути. И при всем этом в лесу и полях много дичи, где только возможно — бережно охраняемых уголков: кабаны, козы, леса, рощи. Вот умеют люди сожительствовать с Природой, вмонтироваться в нее, не губя, не гадя ее! В 11 час. открылась широкая долина, и в легкой дымке перед нами раскинулись крыши, башни, шпили большого города: Дрезден. Говорят, Дрезден — «город искусства». Ныне это город развалин, но и как ни странно — город садов и цветов. Ибо люди, живущие в нем, всюду, где только можно, посадили цветы, взрастили сады и парки (даже у разбитых зданий и на пустырях). Странное впечатление производит хорошо, во всяком случае пристойно и чисто одетая толпа, энергично снующая по улицам, уставленным руинами… Редкие кварталы остались нетронутыми. Они напоминают ленинградские острова: раздельно поставленными небольшими домами, стоящими среди зелени деревьев и аллей.

Поражает немецкая воля к жизни. В бивуачной своей жизни на разбитой земле они создают свой наилучший вариант ее, без всяких скидок на условия и трудности. То ли не хотят они жить, не радуясь жизни, то ли это неистребимая ничем дисциплинированность, — не знаю… Через вновь отстроенные стальные арки моста переехали через Эльбу на высокий ее берег, общим видом (виллами, стоящими по полю в зелени, мягкостью и ласковостью пейзажа) напоминающий склоны Карлсбада. «Заход» в гостиницу «Астория» был временным; скоро предложили переехать в район вилл за рекой на горе, носящий название «Белый олень». Места напоминают пражское «Старе-Место»; уютные улочки, сказочно чистые домики, пансионы и сады, сады — без конца. Машина остановилась около одной из вилл, с надписью на башенке «Felsenburg». Полный, благообразный, с седой шевелюрой, могущий быть профессором, хозяин-немец — ласков, уютен, предупредителен. Комнатки, постели, умывальник — белоснежны, сияют чистотой. Тишина. Поют в вековых липах дрозды.

Домовито пропел петух: старая немецкая сказка. Завтра в Дрездене начинается празднование 750-летия города. Весь город в флагах — национальных и городских. Поэтому на улицах особое движение, ажиотаж и приподнятость настроения.

…После обеда поехали в город, хотелось найти саксонский фарфор. Увы, в Саксонии его не оказалось. Есть нынешние изделия, ничем не похожие на старинные, какие мы знали под названием «сакс<онский> фарфор». Вечером были билеты на веберовского «Фрейшюца» [«Вольного стрелка»]. Пошли. К сожалению, у меня начались сильные боли: опять спазма. Высидели до третьей картины. Пришлось Лие искать такси, и срочно мы поехали домой. Конечно, под влиянием боли и нервов непростительно опять я разобидел Л. за то, что не отговорила меня пойти в театр и не убедила остаться дома, когда я колебался: идти или нет.

Несмотря на боли и ужасное самочувствие или именно благодаря им (так как музыку слушал и смотрел спектакль чисто аналитически да и со злобой) — многое неожиданно открылось мне в немецкой музыке, в сущности так называемой моцартовской гармонии, в вопросе происхождения и стоимости Вагнера, в «духе» немецкой музыки; вспомнил Глинку, не могшего принять веберовских V7 аккордов, ужаснулся неумолимой агрессивности лендлера [немецкий народный танец] в 1-м акте; его убийственная логика гармонических тяготений, голых, страшных… Не думаю, чтоб эти ощущения возникали только оттого, что у меня болел живот. Как, по-видимому, изжил себя жанр оперы! Как смешны страхи, привидения, эти громы, тьма и ужасы — в свое время казавшиеся откровением… и как… жалок показался Вагнер со своими гиперболизированными перепевами всего этого…

Но играют всегда точно, поют всегда вместе, всегда все стройно и чисто… но и только… средненькие исполнители выдали основу немецкого исполнительства: дисциплина и только дисциплина.

Вот почему мы здесь звучим от первоисточника: от творений искусства, как документов человеческой души (вспомнил Александру Дмитриевну Каменскую и ее беседу перед нашим отъездом 20.V).

Заснул в 11-м часу, спал без просыпу.

3 июня.

Встали около 10-ти. После завтрака — в саду, в тени лип и запахе скошенной сочной травы газона. Появился Боря Шальман с Картлингом. День не жаркий, серенький, с чуть просвечивающим солнышком. С 12 до 2 занимался партитурами Концерта Шостаковича с B-dur симфонией Моцарта. В 2 часа приехали из Лейпцига Пономарев, Саркисов и Курт. Началась расселенческая сутолока: мы перебирались на 3-й этаж в другую комнатку, где кровати подлиннее (вчера я спал на постели по диагонали) и где перед окнами колышется в ветерке молодая листва высоких лип. С 2.30 до 3 еще позанимался увертюрой «Свадьбы Фигаро». В 3 часа обедали всей компанией. Потом немного прошлись с Л. по извилистым улочкам в тени деревьев и садов. Встретились группы прибывших лабухов, расположенных неподалеку в каком-то санатории. В 5.30 поехали смотреть Дрезденскую галерею. <…> Встреча с «Мадонной» Рафаэля, вновь оказавшейся на родине в заново восстановленном здании,