Задумчиво улыбаясь своим мечтам, Мария во всю ширьразвернула веер и удивилась; почему у него такая жесткая, негнущаяся рукоять.Пригляделась – и невольно вздрогнула, обнаружив там узкий, тонкий, словнокарандашик, английский стилет.

Итак, Судьба сегодня будет вооружена… кто же падет еежертвою?

* * *

Когда Мария, в восторге от своей новой, неизвестной доселекрасоты, кружилась перед зеркалом, наслаждаясь душистым шелестом нижних юбок,замысел Ивана Матвеевича, приславшего чудесный наряд, казался ей столь жебесспорно удачным, как некогда Золушке – замысел феи Мелюзины. Однако она сталасомневаться в удаче уже через четверть часа после того, как вошла в зал ратуши– этого удивительно красивого здания с башенками и арками, стоявшего наГревской площади; а еще через час она вполне осознала на своем горьком опыте тумысль, к коей рано или поздно приходит каждая женщина: «Мужчины ничего непонимают в нарядах!»

Вот именно! Желая как можно лучше замаскировать Марию,Симолин, словно нарочно, сделал все, чтобы привлечь к ней как можно большевнимания. Кругом танцевали – менуэт, гавот, кадриль, экосез; Мария же, какприкованная, стояла в углу, осаждаемая толпой желающих немедленно, сейчас жеузнать свою судьбу, словно все они явились не на бал, а в салон гадалки.Наконец ей удалось принять участие в круглом польском, но сей танец, казалось,нарочно придуман был для интриг и болтовни: сделав фигуру, участники некотороевремя стояли на своих местах, и каждая пара о чем-нибудь беседовала, – легкопонять, о чем Марии приходилось беседовать со своим кавалером, наряженнымлукавым шутом Шико! [93] Право слово, вскоре ей стало мерещиться, что все 136статуй великих людей, кои были воздвигнуты в залах и коридорах ратуши, тожесбегутся к ней погадать! Поэтому она была просто счастлива, когда маленький,кругленький астроном в мантии, расшитой звездами, с приклеенной седой бородой ив остроконечном колпаке подошел к ней, размахивая огромной подзорной трубой, ипредложил взглянуть в этот волшебный прибор, ибо через него можно увидеть горына Луне.

Узнав голос Симолина, Мария послушно приложилась к трубе, ахалдей [94] пробормотал как бы в сторону:

– Ваш костюм вполне сойдет за испанский, ежели вы всембудете отвечать: «No comprendo!» [95]

Благодарно улыбнувшись Симолину, Мария нырнула в толпу,рассыпая направо и налево волшебное «No comprendo!» и присматриваясь ктанцующей, смеющейся толпе.

Жутко ей сделалось при виде высокой, прихрамывающей фигуры вчерном плаще с капюшоном, в белой маске Смерти, закрывающей лицо. В руках уСмерти была не коса, как следовало бы, а трость, на которую она тяжелоопиралась, и ее ковыляющая походка, ее трясущаяся голова были столь страшны,что там, где она проходила, невольно образовывалось пустое пространство: Смертибоялись все, даже самые беззаботные.

А Корфа все не было, вернее, Мария никак не могла еговысмотреть! Кем он явился на бал? Турецким пашой в сверкающем парчовом халате ив туфлях с загнутыми носками? Нет, слишком толстый. Обнаженным по поясакробатом-негром? Но у Корфа ранено плечо. Призраком в белых летящих одеждах?Нет, призрак слишком уж худой и долговязый, это не Корф.

Да где же он, где?! И ведь ей надо искать не только барона,но и тех, кто явился сюда по его душу. Она яростно щелкнула веером, и отрезкого движения замочек браслета на ее запястье расстегнулся, и золотой обручупал на пол. Он был очень красив: на золотом фоне две серебряные резные русалкивыносили из моря несколько крупных, редкостной красоты жемчужин. Это былматушкин браслет, Мария взяла его с собой на счастье, хоть он и не очень-топодходил к цыганскому костюму. Браслет покатился под ноги толпы, Мария метнуласьподобрать его; однако чья-то большая рука оказалась проворнее.

Эта рука принадлежала высокому, даже очень высокому мужчинев костюме сатира. Его атлетическую фигуру обтягивала коричневая шкура, увитаявиноградными листьями. Такой же виноградный венок украшал всклокоченные черныекудри. Сквозь прорези маски посверкивали маленькие глазки, и сейчас в нихзастыло какое-то нерешительное выражение, а широкая короткопалая ручища такжадно стиснула браслет, словно и не намеревалась с ним расставаться.

Мария воззрилась на сатира в изумлении, но тут сотоварищего, одетый точно в такой же костюм, только бывший пониже ростом и потоньшестаном, ткнул его в бок. Великан вздрогнул и нехотя разжал ладонь, гулкопробурчав:

– Пожалуйте, сударыня. Прощенья просим!

И тут Мария узнала и голос, и его обладателя. Она узнала быего где угодно и когда угодно. В любом обличье узнала бы она Жако!

* * *

– Здравствуй, любезный! – пробормотала Мария изумленно. Вотуж не думала она, что приведется еще раз свидеться со своим мучителем! Действиеcharme maudit припомнилось так живо, что Мария не удержалась от колкости: – Атебе куда больше не листья эти, а палаческая рубаха пристала бы! Да еще и топорв руки!

Глаза Жако заморгали в узких прорезях маски, и Мария поняла,что он не узнает ее. И слава богу! Неведомо, что сделал бы Жако с той, котораязаставила его испытать столько мучений, а потом исчезла, будто сквозь землюпровалилась. Надо и сейчас побыстрее исчезнуть с глаз разбойника, а потому,шепнув: «Ладно, иди своей дорогой», – Мария смешалась было с толпой, да неудержалась, оглянулась еще раз – и что-то как бы толкнуло ее в сердце, когдаона рассмотрела спутника Жако – среднего роста, худощавого, проворного,сверкнувшего на нее жгучими черными глазами. Он ловко раздвигал толпу, словноюркая лоцманская лодочка, которая прокладывает путь для тяжеловооруженнойкаравеллы. Каравеллою был Жако, и «лоцман» подводил его к высокому и стройномувенецианскому мавру, одетому в белое, с белым же тюрбаном на голове, со смуглозагримированным точеным лицом, на котором сияли синие-пресиние, такие знакомыеглаза…

Мавр! Отелло! Ну конечно, – какой же еще костюм мог Симолинподобрать для этого неистового ревнивца! Странно, что он Марию не нарядилбелокурой Дездемоной, нервно сжимающей в руках роковой платок, вышитый цветамиземляники. Впрочем, роль с платком она уже играла…