– Верно, вы, милая Мария Валерьяновна, и знать не знали, чтосия дама немалые услуги оказывала российской дипломатии. Связи у нее былипреогромнейшие, цепкость мысли необыкновенная. Среди нас, профессионалов, онадостижениями своими нешуточно славилась…

Маша встрепенулась. Из глубин памяти выплыло освещенноесерым петербургским рассветом злое лицо Корфа, его исполненный горечи голос, иона безотчетно повторила, словно под диктовку:

– «…графиня Строилова, одна из ближайших наперсниц княгиниЛамбаль, двойной агент, равно старающийся и для канцелярий Безбородко, и дляМонморена…»

Симолин чуть присвистнул:

– Ого! Я всегда догадывался, что вы не так просты, какхотели бы казаться.

Мария слабо улыбнулась:

– Уж и не знаю, принять ли сие за комплимент.

– Безусловно! – с жаром воскликнул Симолин. – И я рад, чтоможно обойтись без долгих предисловий. Короче говоря – и говоря короче:поскольку отчасти и вы повинны в том, что графиня вышла из нашей игры, прошувас нынче же вечером заменить ее в деле, требующем крайней секретности.

Мария растерянно моргнула.

– Как это?

Симолин взял ее руки в свои ладони:

– Вы выглядите несколько… э… э… озадаченной.

«Глупой», – поняла Мария.

– Вижу, что без коротенького предисловия все же не обойтись.Нынче я зван на музыкальный вечер к баронессе д’Елдерс на улицу Фавар. На самомделе она никакая не баронесса, а – тысячу раз прошу прощения! –prostitueé internationale [97]. Ее настоящее имя Этта Любина ИоганнаЕлдерс, по мужу Палм. Прежде ее содержал первый министр, граф Жером ФелипоМорепа, однако пять лет назад он отдал богу душу, а очаровательная Этта ведетпрежнюю хлебосольную и любвеобильную жизнь в своем роскошном особняке. Теперь унее роман с голландским послом, есть кто-то и в австрийском посольстве, снекоторых пор она и под меня клинья подбивает… а что?! – обидчиво воскликнулСимолин, заметив, как весело взлетели брови Марии. – Последнее это дело –смотреть на мужскую красоту: ежели от мужчины не шарахается лошадь, значит,хорош.

Мария украдкой прыснула, потом расхохоталась в голос. ИванМатвеевич напыжился было, да не смог сдержаться – махнул рукой и тожезасмеялся.

– Так вот, она хоть и очень вертопрашна, зато пригожа илюбезна. Однако не по моим деньгам! Ей из Лондона постоянно по сорок тысячфунтов стерлингов присылают при посредничестве некоего Иоганна Мунника, еебывшего любовника, позднее – английского консула на Сицилии, а ныне – одного изстолпов английской разведки. Ибо красавица наша – не просто шлюха, а вдобавокespionne internationale [98], и мне до смерти нужно знать, что содержится в томвышитом индийском ридикюле, который она нынче вечером получит в подарок отголландского посла.

– Еще только получит? Но как вы можете знать… – Марияосеклась.

Симолин пренебрежительно отмахнулся:

– Это все мелочи. Сами знаете, у Димитрия Васильевича кругоместь свои люди: и в голландском посольстве, и в австрийском, и при дворе, и такдалее. Конечно, carent quia vate sacro [99], да и о нас тоже, но дело, смеюнадеяться, все мы делаем немалое. Посему предлагаю к нашему содружествуприсоединиться и заглянуть нынче вечером в индийский ридикюль баронессы,извините за выражение, д’Елдерс.

Мария отвернулась к окну. Сердце как заболело при упоминаниио муже, так и ныло не переставая. Это уже стало привычным: игла в сердце привоспоминании о Корфе, при звуке его голоса, при встречах с ним, с егоотсутствующим взглядом. В том-то и беда, что ничегошеньки она о муже своем незнает – и уж не узнает никогда – ни о нем, ни о делах его!

А впрочем… why not?! – как говорят англичане. Почему бы какраз сегодня и не узнать о его делах подробнее?

Это же просто чудо, какой шанс дают ей жизнь, и насмешливаясудьба, и великодушный Иван Матвеевич! Верно, никто из всех этих «своих людей»,которые есть у Корфа кругом, из всех этих espions [100], не в силах узнать осодержимом ридикюля. И даже сам барон не может. Могла бы тетушка Евла… тьфу,эта, как ее там… А коли она могла бы, то и Мария сможет. И почти забытоеблаженство – ощущение бодрящего холодка меж плеч, небывалого обострения всехчувств, феерического восторга – заиграло, забилось в душе, будоража, опьяняя,словно шампанское. Резко повернувшись к Симолину, который наблюдал за нею чутьисподлобья, старательно скрывая волнение, она выпалила:

– Я согласна! У вас есть какой-то план или мне следует всепридумать самой?

Симолин закинул голову, словно его крепко ударили вподбородок, и подошел почти вплотную к Марии, снизу вверх заглядывая в ееблестящие глаза: один был темно-карий, таинственный, другой же горелжелто-зеленым огнем.

– Я всегда знал, что лучшее орудие против женщины – другаяженщина! – улыбнулся посланник.

– Только одно условие: барон ничего не должен знать о моемучастии в этом предприятии!

Симолин растерянно заморгал:

– Но почему?!

– Таково мое непременное условие, – погрозила пальцем Мария.

Симолин помялся, покряхтел – но что ему было делать?Согласился.

* * *

Мария полагала, что придет в дом баронессы д’Елдерс вместе сИваном Матвеевичем, однако сие оказалось неудобным, ибо не пристало замужнейдаме являться в обществе холостого одинокого кавалера, будь он даже еесоотечественником и годись по возрасту в дедушки (Симолину было околошестидесяти пяти лет). По его просьбе сопроводить Марию на музыкальный вечервзялась некая графиня д’Армонти («Она мне кое-чем обязана, – загадочно обронилСимолин. – Вернее, братец ее»).