Эти мысли проносились в голове Марии, пока она стояла, нечувствуя тычков и толчков танцующих, зачарованно глядя на задумавшегося Отелло,который словно бы тоже ничего не видел вокруг, даже двух сатиров, которыенеприметно окружали его, разматывая кольца виноградных лиан, оплетавших ихтела. Никакие это были не лианы, а хорошо замаскированные веревки! И великанЖако уже поднял свой пудовый кулак, чтобы оглушить жертву, а потом,воспользовавшись сутолокой, утащить из бального зала – мало ли, выпил человеклишнего, лишился чувств…

Мария вскрикнула, но голос ее потонул в многоголосье толпы ираскатах музыки. Она метнулась вперед – где там! Разве пробьешься! В бессильнойярости щелкнула веером – тонкий стилет выпал из его ручки ей на ладонь, и тогдаМария снова ринулась в толпу, прикрывая веером сверкающее лезвие, которым оналегонько колола всех, кто преграждал ей путь, – легонько, но вполне ощутимо,так что, вскрикивая, люди отшатывались с ее пути; и через несколько мгновенийона уже приблизилась к Жако, занесла было кинжальчик – ударить его половчее, давдруг, словно нарочно, черная Смерть прошла мимо своей ковыляющей походкой.Невзначай задела Марию и выбила у нее оружие, которое тут же было затоптаносотнею пляшущих ног.

Мария даже взвизгнула от злости! В это мгновение Жако вцепилсяв плечи Отелло («Негодяй! Да у него же плечо ранено!»), отчего ноги у тогоподкосились. Жако подхватил падающего барона, а второй сатир набросил на жертвуверевку. И тогда Мария, осененная спасительной мыслью, подпрыгнула, вырвала изсвечника высоко укрепленный факел и ткнула им в затейливо закрученный хвостсатира.

Тошнотворно запахло паленой шерстью, и по хвосту, будто побикфордову шнуру, побежало пламя. Мгновение – и коричневая курчавая шкура,плотно обтягивавшая тело Жако, занялась!

Разбойник мгновение стоял, ничего не понимая, а потомвскрикнул тонким бабьим голоском, и этот крик был тотчас подхвачен танцующими,которые отшатнулись, прижались к стенам, образовав вокруг вспыхнувшего Жакопустое пространство.

Корфа подхватил и оттащил к стене появившийся откуда нивозьмись астроном, потерявший в давке и трубу, и колпак со звездами, и дажеседую бороду. Но Жако было уже не до похищения! Он с воем срывал с себя клочьягорящей шкуры, потом рухнул на пол и принялся кататься по нему, пытаясь сбить пламя.Второй сатир запутался было в своих веревках, но все же смог отбросить их итеперь тушил своего напарника голыми руками. Маска его слетела, и Мария увиделаВайяна.

Жако ревел от боли так, что сотрясались стены. Из толпывырвался венгерский гайдук, проскочил мимо Марии, неуклюже задев ее, да так,что она чуть не упала, сорвал с себя шитый золотом доломан [96] и принялсяохаживать горящего Жако по бокам и спине. Наконец он отбросил обгорелый доломани, тяжело дыша, выпрямился: дело было сделано, огонь погас.

Почерневший, еще дымящийся Жако поднялся с пола и, набычась,принялся оглядывать толпу налитыми кровью глазами. Когда же взгляд его упал наМарию, он взревел, как если бы и впрямь превратился в быка, увидавшего красныйплащ матадора. Да, конечно, юбка Марии полыхала алым цветом, но Жако смотрел нена юбку, а на голову Марии, с которой неосторожный венгерец сбил черный парик,– вернее, смотрел на ее лицо, с которого слетела маска.

Мария схватилась за волосы – и ахнула, нащупав гладенькие,аккуратно заплетенные русые косы свои, которые доселе прятала под париком.Сейчас ворох смоляных кудрей валялся у ее ног, и ей почудилось, будто она стоитголая перед этой толпою.

– Это ты! – взвыл Жако.

Он вмиг узнал ее – и ринулся вперед, обуреваемый жаждоймести. Вайян и Шалопаи, не сговариваясь, метнулись было поперек его пути, нобыли сметены, словно пушинки.

Мария отпрянула, хотела бежать, но обезумевшая отлюбопытства толпа напирала сзади, стояла несокрушимою стеной: деваться былонекуда. Из глаз Жако глядела на Марию лютая погибель, и обугленные ручищи егобыли уже совсем близко, как вдруг белая тень, словно призрак, преградила емудорогу, заслонив собою оцепеневшую Марию. Тюрбан свалился с головы Отелло, и ондосадливо тряхнул головой, отбрасывая с лица растрепавшиеся светлые волосы.

Но где там! Корф был безоружен, а Жако в своей яростибросился бы сейчас и на стреляющую пушку. Он схватил барона за горло, приподнялнад полом… Мария оцепенела от ужаса, толпа захлебнулась единым стоном, и тогдав наступившей тишине с небывалой отчетливостью прозвучал визгливый женскийголос:

– Стой, болван! Он еще должен изменить свое завещание!

И тотчас вслед за этим черная Смерть воздела свою трость, изкоторой, словно змеиное жало, высунулось длинное лезвие шпаги – и вонзилось подлевую лопатку Жако.

Великан замер… руки его разжались, Корф рухнул на пол иостался недвижим.

Мария кинулась было к нему, да споткнулась и упала бы, когдаб рядом не очутился Сильвестр и не подхватил ее.

Жако, широко взмахнув руками, грянулся об пол так тяжело,что, чудилось, мелкой дрожью задрожали мраморные статуи, с высоты своихпостаментов безучастно взирающие на это сонмище человеческих страстей. Но Марияне видела содроганий разбойника, ибо Вайян кинулся к Смерти и, сорвав с ее лицажелтую маску, изображавшую оскал безглазого черепа, гневно выкрикнул:

– Что же вы наделали, мадам! Он ведь служил вам!

И Мария тихо ахнула, разглядев под тенью черного капюшонаморщинистое лицо графини Строиловой.

Мария недоверчиво покачала головой и даже зажмурилась,однако, вновь открыв глаза, увидела то же самое старческое, изуродованное лютойалчностью лицо. И вся правда сделалась Марии понятна еще прежде, чем Вайянповернулся к ней и выкрикнул, ткнув пальцем в Смерть:

– Смотри! Это все она, она!.. – Голос его сорвался на шепот,но Мария уже знала, что услышит: – Это и есть Евдокия Головкина!

Старуха, от этих слов сгорбившись, будто от удара плетью,бросилась в толпу, и людская стена разомкнулась перед нею, уступая дорогу, какесли бы она была не человеком, а черной змеей, у которой уже вырвали жало, даяд все еще сочится…