«Какие же мы трусы, – подумала она, – какиелжецы!» Всю жизнь, до самой этой ночи, она носила в душе тяжелый камень печалии обреченности, но в самой глубине ее сознания всегда теплилась надежда, чтокогда-нибудь это все-таки произойдет. Она стремилась не просто увидеть ипонять, но стать частью…

Она хотела объяснить свою мысль, выразить ее словами болеевнятно, но боль опять вернулась – раскаленным железом прожгла позвоночник,выстрелила по ногам. А потом – блаженное онемение. Казалось, комната, которуюона по-прежнему не могла видеть, потемнела, зашипело пламя в старинных лампах.Снаружи шептался лес и корчились в темноте деревья. Она вдруг перестала ощущатьруку Маэла на своем запястье, но не потому, что он отпустил ее, а потому, чтосама уже ничего не чувствовала.

– Джесс!

Он тряс ее обеими руками, и боль рассекала ее, как молниярассекает тьму. Она застонала сквозь стиснутые зубы. Стоявшая возле окна Мириаммолча смотрела на нее застывшим взглядом.

– Да сделай же это, Маэл! – вскрикнула она.

Собрав все оставшиеся силы, она села в кровати. И едва незадохнулась от невыносимой, всепоглощающей боли – крик замер в горле. Но онаоткрыла глаза, теперь уже действительно открыла. В мутном свете она увиделахолодное, беспощадное лицо Мириам. И высокую фигуру Маэла, склонившегося надкроватью. А потом обернулась к открытой двери. Маарет! Она идет!

Маэл не услышал шагов и почувствовал ее приближение позднееДжесс. Маарет плавно, почти неслышно поднялась по лестнице и теперь шла покоридору, и длинные юбки мрачно шелестели в такт каждому ее движению.

Сколько же лет она ждала этой минуты, сколько долгих лет!Сквозь слезы Джесс видела мерцающее в свете ламп лицо Маарет, сияние ее волос.Маарет жестом приказала Маэлу выйти.

Маарет приблизилась к ее постели. Словно бы в знакприглашения она подняла вверх раскрытые ладони, а потом протянула руки, какбудто принимала ребенка.

– Да, сделай же это.

– Тогда попрощайся с Мириам навсегда, милая.

В древние времена в Карфагене существовал страшный культ.Великому бронзовому богу Ваалу население приносило в жертву своих маленькихдетей. Несчастных крошек клали на простертые руки статуи, которые затемподнимались при помощи скрытой внутри пружины, и дети падали в раскаленноечрево бога.

После разрушения Карфагена память об этом обычае хранилитолько римляне, и по прошествии веков просвещенное человечество вообщеперестало верить в его реальность. Слишком ужасным казался такой ритуал –детские жертвоприношения. Но во время археологических раскопок было найденовеликое множество маленьких косточек. Обнаружились огромные захоронения детскихскелетов.

И мир узнал, что древняя легенда не лгала: жители Карфагенаприносили богу своих отпрысков и покорно стояли рядом, наблюдая, как их дети скриками падают в ревущее пламя. Таковы были законы религии.

Джесс вспомнила старую легенду, когда почувствовала, какМаарет приподнимает ее и прижимается губами к ее горлу. Руки Маарет былиподобны тяжелым металлическим рукам бога Ваала, и на один миг Джесс испытала невыразимуюмуку.

Но Джесс увидела не собственную смерть – то были чужиесмерти: души принесенных в жертву бессмертных, поднимающиеся над кошмаром ифизической болью, доставленной огнем, пожравшим их сверхъестественные тела. Онауслышала их плач, их предостережения; увидела их лица в тот момент, когда ониотрывались от земли, все еще сохраняя человеческую форму, но безвозвратноутратив материю; она почувствовала, как они переходят от страданий кнеизвестности, и успела разобрать самое начало их песни.

Потом видение поблекло и исчезло, как смутно услышанная, струдом припоминаемая музыка. Она оказалась рядом со смертью; ее тело исчезло, иболь ушла, равно как и всякое ощущение постоянства или страдания.

Она стояла на залитой солнцем поляне и смотрела на мать, лежащуюна алтаре.

– Во плоти, – сказала Маарет. – Во плотиберет начало мудрость. Остерегайся того, кто лишен плоти. Остерегайся богов,остерегайся фантазии, остерегайся дьявола.

Потом полилась кровь. Она проникала во все ткани ее тела;она наполняла силой и возвращала чувствительность рукам и ногам; кожупокалывало от жара; ее тело корчилось от голода, пока кровь пыталась навекискрепить воедино душу и плоть.

Они с Маарет лежали в объятиях друг друга, жесткая кожаМаарет потеплела и смягчилась, их влажные тела переплелись, волосы смешались –они словно превратились в единое существо. Джесс вжалась лицом в шею Маарет,припала к источнику, всем телом сотрясаясь в экстазе.

Неожиданно Маарет отстранилось и уткнула Джесс лицом вподушку. Рука Маарет прикрыла Джесс глаза, и острые как бритва зубы пронзили еекожу; Джесс чувствовала, что ее лишают всего. Похоже на свист ветра – ощущение,когда тебя опустошают, поглощают, превращают в ничто!

– Пей еще раз, радость моя.

Она медленно открыла глаза; увидела белое горло и белуюгрудь; она сжала пальцами шею и на этот раз сама разорвала плоть. Когда на языкупала первая капля крови, она потянула Маарет вниз, под себя, и непочувствовала никакого сопротивления. Грудь Маарет прижималась к ее груди; губыМаарет – к ее щеке, а она все более и более жадно всасывала в себя ее кровь.

«Ты моя, всецело и навсегда моя!»

Никаких больше образов и видений!

Тесно прижавшись друг к другу, они заснули – или почтизаснули. Казалось, что наслаждение не ушло безвозвратно, что оно по-прежнемутаится где-то рядом; казалось, что с каждым вдохом она будет испытывать егозаново, что стоит только шевельнуться на шелковых простынях или коснутьсяшелковой кожи Маарет, и все начнется сначала.

По комнате пробежал душистый ветерок. Лес шумно вздохнул. Нетбольше Мириам; нет призраков сумеречного царства – обители тех, кто остановилсямежду жизнью и смертью. Она обрела свое место; свое вечное место.

Закрывая глаза, она увидела, как продиравшееся сквозьджунгли существо остановилось и взглянуло на нее. Рыжеволосое существо увиделоее – и Маарет в ее объятиях; заметило рыжие волосы – две женщины с рыжимиволосами; оно изменило направление и двинулось им навстречу.