Он кивнул, не глядя на меня.

– Вам было о чем поговорить.

Я перегнулась через мраморный бортик и погладила его поплечу.

– Ты как будто всегда раньше меня знаешь, что я будуделать.

Он поднял на меня глаза, в которых не было белка, только яркаясинева. Он тут же потупился снова, но я успела заметить в его взгляденеуверенность.

– Что случилось, Китто? – спросила я, гладя его пообнаженному плечу. На нем были лишь узенькие трусики – он часто раздевался,когда занимался домашней работой. Чтобы поберечь одежду, он говорил. Яподозревала, что при мне у Китто одежды завелось больше, чем за все время жизнипри гоблинском дворе.

Он качнул головой, разметав по плечам отросшие черные кудри.Еще несколько дюймов – и его ждала бы пытка, будь все как прежде. Только сидхепозволяется отращивать длинные волосы. Но Китто теперь – сидхе с собственнойрукой власти. Как в случае с крыльями Никки и возродившимися силами Мистраля,магия Китто пришла с сексом. С новой силой должна была появиться и новаяуверенность, но этого не случилось.

Гален тоже перегнулся через бортик и положил руку на второеплечо Китто.

– Ты можешь все нам рассказать, Китто. Что с тобой?

Китто блеснул редкой для него улыбкой.

– Вы двое – самые добрые сидхе, каких я видел. –Он бросил взгляд на Никку за своей спиной. – Вы трое.

– Ты теперь тоже сидхе, Китто, – сказала я.

Он покачал головой.

– Нет, я никогда не стану настоящим сидхе. Не для всехпо крайней мере.

Никка опустился на колени рядом с Китто, крылья простерлисьна полу.

– Кто тебе такое сказал?

Китто опять покачал головой, и Никка обнял его за плечи,прижал к себе. Китто застыл словно в испуге. Я наклонилась и поцеловала его.Когда я отстранилась, он смотрел на меня испуганными глазами.

– Что тебе наговорили? – спросила я, по-настоящемувстревожившись. Никогда еще я не видела Китто в таком настроении, и мне это ненравилось.

Он снова опустил глаза и проговорил, глядя в пол:

– Что я навсегда останусь грязным гоблином. Что толькошлюха может взять меня в постель. – Он взглянул на меня растерянно игорько: – Я не знал, что фейри могут называть друг друга шлюхами. У нас это нев обычае.

– Ох, Китто! – вздохнула я.

– Мне не надо оставаться с тобой, если это помешаеттебе стать королевой. – Он попытался сгорбиться, словно хотел стать поменьше,но руки Никки удержали его. Никка прижимал его к себе нежно, но твердо.

– Они просто завидуют, – сказал Никка.

Китто посмотрел на него через плечо:

– Чему завидуют?

– Тебе завидуют, – сказал Гален.

Китто моргнул и качнул головой.

– Нет, не может быть.

– Ты за целые века – первый не-сидхе, вошедший всилу, – пояснил Гален. – Может, когда-то такое случалось частенько,но сейчас – нет. Они завидуют, что Мерри смогла это сделать, а ты – смог такимстать. Они боятся тебя и боятся, что многие полукровки сидхе и гоблиновприобретут силу сидхе.

Я удивленно посмотрела на Галена.

– Что? – спросил он. – Это правда.

– Да, но я...

– Не ожидала, что я до этого додумаюсь.

Мне хватило совести смутиться.

– Лучше скажем так: я не думала, что ты так много и такточно замечаешь.

Он довольно грустно улыбнулся.

– Все больше понимаю, каким меня считают тупицей.

Я положила руку ему на плечо:

– Не тупицей, нет...

– Ну, легкомысленным придурком.

– Легкомысленным... – повторил Никка. – Вот сэтим особенно не поспоришь.

Я невольно улыбнулась.

– Ты и правда раньше не забивал себе голову политикой.

Гален кивнул.

– Раньше. А может, и сейчас не хотел бы, но нам всемпоневоле приходится работать мозгами. Нам нужно смотреть по сторонам, или мы невыживем. – Он схватил меня за плечи, расплескав воду. – Когда делокасалось только моей жизни и я не видел шанса оказаться хоть когда-нибудь втвоей постели, я не особенно беспокоился. – Он прижал меня к себе. –Сейчас я могу потерять слишком много, а я не хочу терять даже малости.

Я обняла его и прижалась к нему так крепко, как толькомогла. Руки скользили по пятнам засохшей крови, покрывавшей все его тело, гдеоно еще не было погружено в воду. Я провела руками ниже и обнаружила, что подводой кровь тоже еще не отмылась. Так много крови, ужасно много...

– Мне жаль, что раньше я ничем не интересовался, –сказал он, прижимаясь щекой к моим волосам. – Я не видел в этом смысла,раз уж ты мне все равно не досталась бы. Я еще не умею замечать все, как Дойл,или Холод, или даже Рис, но кое-что уже вижу, и я учусь.

В горле у меня застрял ком, такой большой, что я не моглаего проглотить. Грудь сдавило, и дышать стало трудно. Глаза вдруг защипало, и японяла, что сейчас заплачу. Я не хотела плакать. Гален был жив и здоров. Мы всебыли живы и здоровы. Но засохшая кровь у меня под руками заставила вспомнить,как он лежал на спине в луже собственной крови. Тот жуткий миг, когда яподумала, что уже поздно. Что я никогда больше не прикоснусь к нему – живому итеплому. Что его руки никогда не обнимут меня. Что я никогда не увижу егоулыбки, не услышу его голос и не взгляну в яркие глаза.

Гален погладил меня по голове и приподнял лицо заподбородок.

– Ты плачешь, Мерри?

Я кивнула, я не могла говорить вслух.

– Почему? – спросил он.

Никка ответил за меня:

– Она думала, что мы тебя сегодня потеряем, Гален.

Гален посмотрел мне в глаза.

– Ты поэтому плачешь?

Я опять кивнула и уткнулась лицом ему в грудь. Он сел вводу, убаюкивая меня. Он гладил меня по спине, по голове и шептал:

– Все хорошо, со мной все в порядке.

– А что будет завтра? – всхлипнула я.

– Королева всем дала понять, что я могу быть ключом квозвращению плодовитости сидхе. Не думаю, что кто-то теперь захочет мневредить.

– Люди Кела могут, – сказал Китто. Мы повернулиськ нему. – Я много слышу, потому что меня не замечают.

Я почувствовала угрызения совести, потому что за мной такоетоже водилось. Как-то раз он упрекнул меня, что я говорю в его присутствии, какбудто он – собака или стул. Это было еще до того, как он стал моим любовником,но даже сейчас не обращать на него внимания было легче, чем на остальных. Онвыжил в гоблинских холмах, научившись быть незаметным, почти невидимым. Этапривычка у него сохранилась.